– Хорошо, хорошо, – говорю я, поправляя юбку и проверяя, не задралась ли она. И тут Макс крепко прижимает меня к себе, я чувствую запах его шеи и на миг закрываю глаза.
– А теперь ты говоришь… – голос Макса где-то очень далеко. Я вновь открываю глаза.
–
Я сдаюсь. Мне хочется уткнуться носом ему в шею.
–
– Что ж, замечательно! – пожалуй, чересчур громко восклицаю я и, собрав все силы, отдаляюсь от Макса.
Но вдруг обнаруживаю, что он меня не отпускает. И уверенно, почти с силой, вновь притягивает меня к себе.
И целует.
На вкус его губы, как печенье «Opeo». Но это приходит в голову позже. В глубине мозга сидит мысль о том, что девушке подобает просто наслаждаться поцелуем. Разве не так бывает во всех фильмах? Но я не могу удержаться и запускаю пальцы Максу в волосы, обнимаю его и прижимаю к себе. Как будто это мой первый поцелуй в жизни. Как будто я хочу съесть Макса. Как будто мы – последние два человека на планете, а поцелуи – единственное, что спасет нас от смерти.
Макс немного отстраняется и прижимается лбом к моему.
–
Когда охранник, которого, как выяснилось, зовут Игорь, выпускает нас из музея, мне кажется, что я не только зачитывала фрагмент про шампанское из своего дневника, но и угостилась им в реальности. И наверное, даже выпила не бокал, а больше. Наверное, все двенадцать. А когда Макс берет меня за руку, я думаю:
Он подмигивает мне.
Мы едем в лабораторию почти в полной тишине, потому что я не могу придумать, что сказать. Смотрю в окно и гадаю, жалеет ли Макс о случившемся. На моем колене снова лежат две ладони – его и моя.
– Как ты объяснила папе, почему не будешь ночевать дома? – спрашивает Макс.
– Сказала, что пойду на вечеринку, – смеюсь я. – С таким же успехом могла бы сообщить, что еду в Португалию, – он бы и внимания не обратил. А своим ты что сказал?
– Их нет в городе, – говорит Макс. – Меньше знают – лучше спят, главное, чтобы телефон всегда был включен.
Я знаю, что нужно обсудить произошедшее, но, если честно, боюсь все испортить. Мы едем вдвоем, на нас странноватые бальные костюмы – как знать, может, это сон? Мы и сами не понимаем. Кто сможет нас переубедить?
Когда Лилиан встречает нас у лестницы в круглой приемной ЦИСа, у нее в руках два комплекта голубых хлопковых пижам, две зубные щетки и два маленьких кусочка мыла. Мы будто в летний лагерь приехали. В очень плохой летний лагерь, где никогда не отпускают гулять.
– А где Петерман? – спрашивает Макс, пока Лилиан раздает нам наши комплекты.
– Скоро будет, – говорит она. – У него встреча со спонсором. А я на дежурстве. Если что-нибудь понадобится, зовите.
– Спасибо, Лилиан, – говорит Макс.
– Обращайся, – отвечает Лилиан, бросая на меня заговорщический взгляд, когда Макс на секунду отворачивается.
Я в ответ тоже смотрю на нее.
Но, зайдя в ванную, все понимаю. Видок у меня еще тот. Волосы растрепались, будто я только проснулась после двадцатичасового сна, вокруг носа и на щеках легкая краснота – наверняка от щетины Макса.
Но не это самое заметное. Щеки у меня горят. И не так, будто я только что пробежала десять километров, – скорее, будто я проглотила десять ночников. Я свечусь изнутри, и глаза у меня большие и круглые.
Определенно, от любви человек хорошеет.
Надеваю пижаму, умываюсь, чищу зубы, пальцами причесываю волосы, чтобы они приняли хоть сколько-нибудь подобающий вид. Потом мы с Максом забираемся в капсулы.
– Как я хочу взять тебя за руку… – признается Макс.
– А я тебя, – говорю я.
– Хочешь, расскажу историю на ночь? – спрашивает он.
Я улыбаюсь.
– Да, пожалуйста.