В зале оказалось много народа, как будто они все собрались на шоу. Впрочем, в какой-то степени так оно и было, и Грофштайн был великолепен. Он даже отклоняемые по несущественности свидетельства обыгрывал так, что суд всё-таки проявлял к ним неожиданный интерес. Заводил своё шоу издалека — с характеристики погибшего. В свидетелях неожиданно возникла Полинина напарница Светка, и такого порассказала, что если бы гадёныш был жив, можно было бы смело начинать процесс против него самого. Светкины свидетельства поддержались ещё какими-то девчонками, и то, что рассказали они, повергло в шок даже Руслана, хотя он на зоне наслушался и не такого. Вот только все эти свидетельства, хотя и были разгромными для личности гадёныша… Но оказывались не по существу рассматриваемого дела.
И всё-таки Грофштайн знал, что делает. Какими-то окольными путями вывел вдруг на общественно-опасный склад личности потерпевшего и на то, что Руслан, на самом-то деле, не просто сам стал жертвой рокового стечения обстоятельств, но предотвратил более тяжкое преступление, которое неминуемо свершилось бы, если бы не его решительные действия.
Грофштайн рубил факты, выкапывал какие-то справки о том, что на момент гибели потерпевший был пьян, что справка о побоях полученных потерпевшим незадолго до гибели, во-первых, не доказывает причастность к этому Руслана, а во-вторых — липовая! Она не сходилась ни по результатам обследования и анализов, ни по факту нарушения потерпевшим больничного режима, но при этом отлично демонстрировала изначальный умысел потерпевшего на ложный оговор подсудимого и демонстрировала наличие возможностей для подлога фактов на уровне доказательной документации…
Всё это Руслан уже пропускал мимо ушей, и с каждой минутой всё больше напрягался — неужели Грофштайн всё-таки обойдётся без показаний Полины? С одной стороны, это не имело особого значения, если адвокат решит, что и без этого достаточно свидетелей, но с другой — хотелось рычать и метаться по клетке, от нестерпимого желания увидеть её! Хотя бы просто увидеть! Как будто происходящее было не судьбоносным разбирательством, а долгожданной свиданочкой.
И её всё-таки вызвали. Хлопнула, впуская горячую волну притяжения, дверь, и Руслан тут же упёрся взглядом в свои до хруста сцепленные пальцы. Голову словно сворачивали силой, и приходилось пересиливать себя, чтобы не посмотреть на идущую по проходу Полину… Но Грофштайн предупреждал — вести себя спокойно и слегка отстранённо, нарочито демонстрируя отсутствие личных мотивов. И Руслан, как мог, демонстрировал.
Её голос — взволнованный, но неожиданно крепкий и даже требовательный, ласкал. Сразу вспомнилась первая встреча и Полинкина перепуганная решимость — как смешной котёнок с распушенным хвостом, шипящий на бродячего пса: «Только сунься! Посажу, понял?» Прикрыв глаза, с трудом сдержал улыбку. Грозилась посадить, а сама уже второй раз в защите выступает. И почему всё так по-дурацки в жизни? Почему он не родился позже, или она раньше? Почему не встретились ещё сто лет назад, не прожили вместе, долго и счастливо, целую вечность?
Задумавшись, машинально глянул на неё… И так и остался с отвисшей челюстью. Хулиганская, взлохмаченная, чёрная как смоль стрижка пацанки. Яркими голубыми топазами горят глазищи, пылает гневный румянец на заострившихся скулах. Не котёнок, нет. Кошка — независимая, хара́ктерная и чертовски сексуальная. Другая. Чёрт, совсем другая!
Отвёл взгляд. Едкой горечью защемила вдруг в груди ревность. Дурак ты Подольский, кому врал всё это время? Убеждал себя, что забыл, что не больно-то и надо, что с глаз долой — из сердца вон… А теперь смотри не взвой от досады: она живёт, как ты и хотел, своей жизнью, меняется, становится не просто милой девчонкой с ангельской внешностью, но женщиной, от которой скулы сводит — столько в ней загадки и небрежной, естественной чувственности. Такие не бывают одинокими в принципе, и не твоя это дурацкая заслуга. Просто она молодец, сама решила жить дальше.
Орёл или Решка? Решка, Подольский. Ты с самого начала знал, что тебе не светит. Но чёрт, как же нестерпимо щемит теперь сердце! Любил ты так хоть когда-нибудь раньше? Нет. И не полюбишь больше — это точно.
Не удержался, снова поднял на неё глаза, и в этот момент она глянула на него. Тут же сбилась с речи, суетливо отвела взгляд и на щёчках мгновенно проступили алые пятна. И до завершения опроса, и потом, когда села на скамейку рядом со Светкой, и до самого конца заседания так больше и не подняла глаз. А он так и не отвёл своих. Извиняй, товарищ Грофштайн, тут не до конспирации…
Суд вынес постановление о переквалификации дела с умышленного убийства на почве личной неприязни на причинение смерти по неосторожности и изменил меру пресечения с тринадцати лет строгого режима на два года в колонии поселения. И путём совокупного сложения уже отбытых сроков, постановил, что отбыть осталось две недели.
Две недели!