Не расстанусь с коммунизмом. Мемуары американского историка России

Тридцать пять лет спустя трудно судить, был ли мой опыт типичным для тогдашней неразберихи с научными публикациями, хотя подозреваю, что это так и есть. Конечно, я преувеличивал, написав, что задержка публикации вызвала «профессиональные проблемы». В отличие от многих молодых профессоров в Соединенных Штатах, моя работа, то есть срок пребывания в должности, не зависела от наличия «на руках» книги. В Ла Троба еще за год до выхода книги я уже продвинулся до старшего лектора, что соответствует доценту в американской системе. Тот факт, что свои письма я адресовал безликим «бриттам», может отчасти объяснить мой воинственный тон, причем воинственность эта подогревалась моим нью-йоркским радикализмом и тем, что я к тому времени семь лет провел в Австралии и привык к непреходящему чувству обиды по отношению к бывшим колониалистам. Но это, конечно, не оправдывает грубость.

У меня сохранилось семь рецензий на книгу. В «Russian Review» написали, что она «хорошо написана», вносит «реальный вклад», но грешит «неспособностью развить определенные темы» и отличается «довольно узким пониманием политических событий и проблем». В рецензии также утверждалось, что в книге экономические, политические и социальные аспекты мобилизации рассматриваются «слишком разрозненно». Рецензент в «American Historical Review» писал: «К сожалению, недостаточно разработаны описание и анализ их роли в Февральской революции». Журнал «Technology and Culture» описывал книгу как «увлекательную», но сожалел по тому поводу, что «целесообразно было бы больше внимания уделить <…> усилиям по послевоенному восстановлению». Как и в отношении многих других книг, эти рецензии читаются как палимпсесты собственных работ или интересов рецензентов. Историк, рецензирующий книгу в «Soviet Studies», считает ее не только «еще одним доказательством того, что империя была нежизнеспособна, а революция неизбежна», но также, «что более интересно, <…> [доказательством того], что провал либеральной революции в марте был также неизбежен». Не думал, что писал так категорично; последние строки этой рецензии меня обескуражили и до сих пор забавляют: «Анализ второстепенных причин большевистской революции – полезное упражнение, но в нем отсутствует настоящая драма самой революции». Более теплый отклик книга получила в «Slavonic and East European Review», и еще более – в «The International History Review». Там, в отличие от сожалений «Russian Review», говорится, что книга «свидетельствует об остром понимании взаимодействия политики и экономики». «Прочитав анализ Сигельбаума», рецензент «склоняется к мнению, что московские “либеральные патриоты” просто прикрывали имперским стягом стремление к наживе и бесконтрольной свободе предпринимательства».

Я рассказываю о том, что моя первая книга получила не слишком выдающийся прием, не для того, чтобы посетовать, а чтобы сказать, что степень успеха в этой (да и любой другой) профессии в большей степени зависит не от непосредственного одобрения старших охранителей, но от желания извлекать уроки и решимости добиться большего успеха в следующий раз.

На обложке книги я был представлен как «старший преподаватель истории в Университете Ла Троба… который занимается изучением советских рабочих 1920-1930-х годов». Как долго я этим занимался? Помню, как на втором Всемирном конгрессе по советским и восточноевропейским исследованиям, состоявшемся в Гармиш-Партенкирхене, Германия, в начале октября 1980 года, меня поразило, как много других молодых ученых начали заниматься вопросами советского рабочего класса тех десятилетий. Джон Рассел, парень из английских рабочих, дал мне копию своей статьи об ударных бригадах. Я также встретил там Дона Фильцера, Владимира Андрле, Франческо Бенвенути и других – казалось, всех. У меня был доклад о видении будущего русской буржуазией – будущего, которому не суждено сбыться, – но мои интересы уже были связаны с рабочими. Не рабочими в Российской империи, но после революции, в процессе становления Советского Союза, и особенно сталинской индустриализации.