Не родная кровь [СИ]

— А вон, — солдат кивнул в сторону Фёдора.

Начкар развернулся.

— Трошин? — удивлённо переспросил он.

— Так точно, товарищ лейтенант. Я.

— Откуда ты? — продолжал удивляться Ильин.

— Ранен был, вон, прикладом зубы все высадили, — Фёдор оскалился, — воспаление пошло…

— Ага, приклад с мылом помыть забыли, — съехидничал часовой.

Трошин, не обращая внимания на колкую реплику, продолжил:

— Добивать не стали. Ну, я, в общем-то, и не возражал. Наверное, федеры подумали, что убили меня… Когда очнулся, чувствую,*censored*ово мне. Сумел выйти к церкви. Она там, в лесу через поле…

Офицер кивнул. Знаю, мол.

Воодушевлённый Трошин говорил дальше:

— Выходили меня. Как оклемался более-менее, сразу сюда.

Офицер подошёл вплотную, протянул руку Трошину, продолжавшему сидеть на снегу.

Фёдор протянул свою, чувствуя, как начкар помогает ему подняться. И уж совсем удивился, когда лейтенант заключил его в объятия. Чего-чего, а такого тёплого приёма Трошин не ожидал. Это настолько тронуло его, привыкшег о к чужой и собственной подлости, что невольные слёзы выступили на глазах.

Вопреки многим лживым современным книгам и фильмам, где в погоне за дешёвой сенсацией очерняется вся Великая Отечественная война, особый отдел, куда угодил Трошин, ничем не походил на выдуманные горе-писаками, сценаристами и режиссёрами якобы тогдашние особые отделы из военного прошлого — гротескно жестокие и несправедливые ко всем поголовно, попавшим в переплёт. Здесь не пытали, не били и даже не орали. Просто документально оформили показания и отправили в госпиталь.

Не веря, что так легко отделался, радостный Трошин на попутках добирался до военно-полевого госпиталя, то и дело предъявляя патрулям сопроводительные документы: не дезертир, мол, всё в порядке.

Фёдору удалили осколки зубов и начали готовить к протезированию. Сразу предупредили, чтоб не рассчитывал на что-то особенное, поэтому установят «мост». Никаких дорогих имплантов не будет. Времена не те.

Но Трошин и этому рад был. А пока, ожидая новые зубы, он помогал санитарам, размышляя о том, что всё-таки высшие силы дают ему возможность искупить грехи. Вот сейчас он облегчает по мере возможности муки других, а это доброе дело. Пусть оно не такое значимое и не перекроет все прежние злодеяния, но начало положено.

Эти мысли очень грели и придавали воодушевления.

Однажды, выбрав свободную минутку, Фёдор пошёл к расположенной неподалёку от госпиталя православной часовенке.

Народу там собралось немного. Вместо привычных свечек, ставших дефицитом, горели лампадки.

Трошин нерешительно встал у одного из образов — он не знал, чьего именно, и мысленно попросил прощения у Бога.

Попросил, как сумел.

Какого-то особого облегчения на душе не появилось, но осталась уверенность в правильности поступка. Главное — искреннего, а не для галочки, не на всякий случай, чтоб зачлось где-то там, в «небесной канцелярии».

Вскоре Фёдор обзавёлся новыми зубами, ужасно непривычными и даже неприятными, но приходилось терпеть.

Он вернулся в свою роту, почти полностью из нового пополнения.

Немногие «старички» встретили его тепло и радостно.

Растроганный Фёдор думал, что теперь уже точно никогда даже не попытается перейти на чужую сторону. И будет сражаться со всей яростью против не пожелавших принять его.

//- * * * — //

До лета семнадцатого года Андрей Николаевич крутился как сумасшедший, выполняя свои обязанности при штабе армии по руководству отделом по связям с общественностью.

Работы было через край. Положительный имидж федеральных войск создавался профессионально, с участием многих специалистов, в том числе и отделом Савельева.

Со стороны Объединённ ой Оппозиции информационная война велась с не меньшим накалом. Борьба за умы народа шла ожесточённая, в ход пускались любые средства, позволяющие получить хотя бы минимальное преимущество.

Андрей Николаевич находился не только в штабе — очень мобильном, дабы не попасть под артиллерию противника. Ему приходилось бывать и на передовой, где весной закипели кровопролитные бои.

Положа руку на сердце, Савельев не предполагал, что драка станет настолько жестокой и беспощадной. Не верил до последнего, пока не полыхнуло по-настоящему.

В душе Андрей Николаевич не раз благодарил командарма, давшего возможность переправить семью за границу. Он часто разговаривал по скайпу со своими, видел их — счастливых и беззаботных, испытывая глухое раздражение к родным, не желающим ничего знать о своей Родине.

В Европе тоже было неспокойно. Конечно, далеко не как в России.

Тамошние организаторы беспоря дков и кровавых терактов творили свои чёрные дела, но не трогали Швейцарию — давно нейтральную, с гарантией банковских вкладов.

В безопасности своих капиталов сильные мира сего нуждались.