Не-Русь

— Сам-то посуди. Могу ли я волю Царицы Небесной порушить, не исполнить? Или я вовсе дурак-дураком? А как же тогда — нынешний приступ к крепостице с мостиком моим самобеглым? Ты глянь-то на меня. Без волос — не без мозгов. Радость ты наша.

Последняя фраза была обращена прямо к этой милой еврейской женщине с трудной судьбой. Напрямую. Игнорируя присутствующего здесь кое-какого… князя. «Собаки и ирландцы могут не беспокоится».

Но… вежество. И с теми же умильно-терпеливым выражением лица и интонацией голоса, я стал втолковывать Боголюбскому:

— Ты подумай сам. Ты вспомни-то. Или ты прежде не знал, что та девочка, сестра твоей Улиты Кучковны, замуж под Новгород-Северский выдана была? — Ведь знал же. Что муж её старый в тот же год в походе на Угре погиб? — Тоже тебе не новость. Что девчушка та в ту зиму умерла родами? — Поди, слух-то доходил.

— Сына! Сына у ней не было, с дитём она умерла!

— Ой ли? Тебе так и донесли? А ты и поверил? Андрей, ну ты будто дитё малое. Вспомни, какие раздоры в тот год шли на Руси. Или ты вправду думаешь, что сын Долгорукого в те поры на Черниговщине выжил бы? Если бы хоть кто со стороны о том знал?

— Лжа! Как малое дитё — в живых остаться могло?! Без отца, без матери?!

— Экий ты, Андрейша… одномерный. Мир-то не без добрых людей. И слуги верные бывают, и… Дела-то тогда творились страшные, кровавые. Ежели сболтнёт дитё по глупости… Не помню я её… даже и лица… даже и где могилка… Умерла младшая Кучковна в безвестности… И по сю пору не знаю всего. Потом… «Чужие дети — быстро растут» — слыхал такое? Ты ж, верно знаешь, когда отца… князя Юрия в Киеве убили… пошла замятня. Кого там Свояк на Киевскую сторону подсылал против Изи Давайдовича… Тебе прозвище Касьян-дворник по тогдашним делам знакомо?

Темновато, но Андрей слушает неотрывно, «вцепивши». Вглядывается меня, пытается найти в моих словах — несуразицы, на лице — хитрость, лживость. А мне… Как давно это было! Какой я был глупый, беспомощный, бестолковый…

Мне и притворятся не надо: воспоминания вызывают несколько стыдливую усмешку умиления. Собственным детством, удивительной наивностью, ложными надеждами, псевдо-мудрыми рассуждениями… Уже здесь, в «Святой Руси».

Андрей слышит… непривычное. Прозвища князей. Которые отнюдь не секретны, но и не повсеместны. Ибо подавляющему числу жителей на «Святой Руси» — и одного своего князя запомнить — уже много. Толку-то от них… в обычной крестьянской жизни. И некоторые подробности, которые и вообще широкой публике не должны быть доступны. О поддержке Свояком восстания смердов на Киевщине, о посылке им туда своих слуг, конкретно — с именами-прозвищами…

Попутно идёт «давление на психику»: Андрей слишком мощная личность, чтобы его можно было «сшибить одним тычком». Но он уже не так дёргается при употреблении мною слов — брат, Андрейша. «Назови человека сто раз свиньёй — он захрюкает» — древняя общечеловеческая мудрость.

Интересно, если я сто раз назову Боголюбского «милый братик» — он захрюкает? Или — засюсюкает? Или — зарычит? Правильный ответ: зарубит.

Что ж, тоже вариант. «Дальше — тишина». Гамлет, братишка! Ух, как мы с тобой в той тишине оторвёмся-погуляем…! Но… спешить не буду.

— Пять лет назад Касьяна-дворника с его людьми поймали. Уже — Ростик. Нынешний наш Великий Князь Киевский. Я его тогда вот как тебя видал. Корзно он носить так и выучился. Как в седло — так корзно на спине горбом. Касьяну моему и ещё там… — головы срубили. Речка есть, выше Киева — Волчанка прозывается. И меня там должны были… за компанию… Лекарка одна забрала. Я тогда совсем плохой был. Не поверишь, брат, вся кожа слезла. Вот, видишь. До сих пор так и хожу — голова как коленка.

Я постучал по лысому черепу. Недоверчивый, злой, но уже чуть растерянный, взгляд Боголюбского скользнул вслед за моей рукой. Оценив явление природы опустился, было, к моим глазам. И снова вернулся к очевидному, наглядному подтверждению моей правдивости. Вот же — плешь во всю голову! Сам видишь. Как я и говорю.