Не с того конца

Петров Григорий Спиридонович Не с того конца

Свящ. Г. С. Петров

Не с того конца

Старый пономарь села Заполья, Прохор Силыч Москаленко, собрался в дальнюю поездку. Давно-давно уж он не выезжал никуда дальше своей околицы. В уездный город последний раз ездил лет десять тому назад, а в "губернии" был и не помнить когда: вызывали как-то всем причтом к архиерею по одному кляузному делу.

Завязался у них в округе, по соседству, один священник-заноза. То и дело на одного, другого жалобы пишет, доносы посылает. Подстроил кляузу и запольцам.

Пришлось тогда съездить и в губернский город: в консисторию да и к самому архиерею. Много было хлопот. Ну, да и стоило тоже кое-чего. В консистории не любили, чтобы их даром беспокоили. Тревоги запольцам досталось не мало. Только, вспоминая это, старый Прохор Силыч всегда без злобы говорил:

-- Что ж? От тоски это, надо полагать, больше кляузничал батюшка, а не от злого сердца. Очень уж жизнь у нас глухая: никакой радости, ни развлечения. Вот и кляузы потому у нас батюшки любят, доносы пишут. При безделье все как будто дело. А я, благодарение Господу, в "губернии" через то побывал, владыку удостоился видеть. Иначе бы и не пришлось.

Теперь старый пономарь уже много лет жил на покое, занимался пчелами да на бахче арбузы разводил. Хорошо было около домика старого Силыча: под толстыми липами стояли колоды, вокруг них весело гудели пчелы, а дальше за садом, на солнце наливались большие сладкие арбузы. Прохор Силыч любил летнею порой посидеть тут в тени.

-- И как это у Бога все премудро устроено, -- рассуждал он про себя. -- Не то, что у нас, у людей. У Него так, у нас этак, -- все наоборот. У Бога, вот, из земли и арбуз, и дыня, и мед, и воск. Пчела Божия собирает с цветов сок, а в улье -- соты. И все из земли: и сладость, и аромат, и красивый цвет. И опять: у арбуза свой цвет и вкус, у дыни свой, а лежат рядом, тянут соки с одной полосы. А полоса-то что? Земля, грязь, навоз. И в такой-то смеси такое добро: плоды, овощи, цветы. А у людей? Дано человеку, скажем к примеру, все: и родовит он, и богат, и умен, и наукам всяким обучен, а посмотришь: "что он родит"? Какие дела творит? Что жизни дает? -- дрянь-дрянью, не человек, а дерьмо. Не цветок, а гни ль. И от него, от души-то его, не аромат идет, а смрад.

Не та обработка, что ли, над человеком, как над землею? -- недоумевал старей пономарь. -- Не с того конца, должно быть берутся за человека?

Зимой и позднею осенью Прохор Силыч тоже не скучал. Навещали его, да и он был желанный гость у самых почтенных людей Заполья: и у церковного старосты, и у волостного старшины, и у писаря. Не брезговал Силычем и настоятель церкви, протоиерей и благочинный, о. Доримедонт. Сам-то Силыч, для о. Доримедонта, положим, был не большая птица: всего только заштатный пономарь, но у этого пономаря был сын-персона.

Бог послал много испытаний старому пономарю на его долгом веку: взял давно и жену, и семерых детей в разное время, и малых, и больших, но Он же, Господь, и взыскал Силыча и Своей милостью. Единственный оставшийся сын Силыча, слабенький, тщедушный, рыженький в веснушках Ваня, на которого меньше всего надеялись, что он выживет, -- неожиданно для самого отца, кончил благополучно духовное училище, кончил хорошо семинарию, поступил в духовную академию, а там принял монашество.

Другое, собственно, думал о сыне старый Прохор Силыч. Надеялся он, что сын женится, будет в городе у них, в "губернии", священником, обзаведется семьей, и старик порадуется на своих внучат, умрет не одиноким бобылем, -- ну да не так вышло. Сын смотрел дальше.

-- Я, -- говорит, -- пойду в монахи, лет через восемь-десять буду архиереем. Буду силой. У меня будет власть. Я смогу проявить себя по своему усмотрению.

Отец не спорил:

-- Ты человек образованный, тебе виднее, да к тому же и сказано ведь: "аще кто епископства желает, доброго дела желает". Ты только, сынок, мою бахчу не забудь, пчел моих помни. Уход любит земля, если хочешь с нее сладких арбузов. А пчелу надо брать лаской. С любовью и без сетки я по пчельнику хожу свободно. Пчелки не летят от меня, не жалят, а садятся на меня отдыхать. Я иду по пчельнику, а пчелки у меня и на шляпе, и на плечах, и на носу, и на руках. В холодный день иная за пазуху заберется. Я не гоню их: пусть отдохнут.

Сын из почтения слушал старика, но мысли его были иные. У него был свой план действий. По его мнению, строгости было мало. Человек распускается, его следует подтягивать. Нужен зоркий глаз и твердая рука.

-- Конечно, это многим не понравится, и самому доставит много хлопот, -- думал про себя Иван Москаленко, будущий о. Иоаким, -- но на это нечего смотреть. Жизнь с каждым днем показывает все новые и новые прорехи и болячки. Если оставить так дальше, можно, Бог знает, до чего дожить.