Я царь земных царей, Ассаргаддон,он – царь земных морей, кархародон,я умираю, он не вымирает,неужто лучше приспособлен он?,пока в воде он царствами играети пожирает все, чем глаз пленен,тревожен мой непоправимый сон,в нем рыбья плоть стучит в ворота раяи требует – «Зачем он сотворен?,не этот полководец безотрадный,а тот, продолговатый и прохладный,всплывающий, разрезав связь времен?»,Ответа нет, но там, где мокрый мраквдруг разразился гидрофонным гулом,гостеприимно белая акулаотозвалась «Мы оба просто так».
Как в русской поэзии все не задается верлибр
И когда обстоятельства обретают настоящий романный размах,выселяя в статистику облака, истопника и историка,в городских лакунах, в щелях между плитами и, конечно, в уцелевших домахпоселяются совы, лисицы и силлабо-тоника.Чем держать, кроме рифмы и ритма, какой верлибр, если главный параметр – плотность дыханья на декалитр уступает пермскому, если помнить, кто ты, слишком тяжелый труд, и огонь сохраняют, чередуя кремень и трут – или сено-солому? несвободный стих, млекопитающая шпана, наделен весельем и звонким разумом грызуна – паразит, прохиндей, подхалим, под любою крышей проживает, свинец перемалывая на медь, потому что обмен веществ, потому что петь – это значит выжить.А потом, когда слово снова стоит на самом себесловно лист в траве,никакому Иванушке не пройти,как туман над рекой,не тускнея, не рассыпаясь, не каменея,ты читаешь в газете – или в небе – или в сети:«Император встает из гроба в девять вечера по Москве…»то есть, в пять утра по Сиднею…и смыкаешь рифму как раковину над строкой,отсекая все, что за нею.