Читаем Не сбавляй оборотов. Не гаси огней полностью

— И что, больше никаких пластинок, с которыми связаны сентиментальные воспоминания?

— Уже нет, — она отвернулась к раковине.

Я сосчитал пластинки, а потом свою наличность. В карманах было негусто, пришлось сходить к «кадиллаку» за припрятанным в сумке баблом. Вернувшись, я выложил деньги на крышку бирюзовой коробки.

— Так, — сказал я, — поговорим о деле. Я беру двести семь пластинок по два бакса за штуку, итого получается четыреста четырнадцать. Я бы даже сказал, четыреста пятнадцать, если вы заодно пожертвуете коробкой.

Донна была поражена.

— Вы покупаете все пластинки? По два доллара за каждую?!

— Знаю, что маловато, но Мусорщик говорил, что это стандартная цена для винила в хорошем состоянии. Я не в курсе, какова ситуация на местном рынке, но даже во Фриско Мусорщику редко удается выручить больше трех баксов за штуку. К тому же, помните, я покупаю оптом, не отбирая только то, что получше.

Донна ткнула в бирюзовую коробку пальцем.

— Вы предлагаете мне за эти записи больше четырех сотен, я правильно поняла?

— Четыре сотни и еще пятнадцать, — поправил я ее. — Простите, но больше я действительно дать не могу. — Я изо всех сил старался выглядеть виноватым.

Донна протестующе замотала головой.

— Вы сами знаете, что это барахло не стоит ни гроша. Для вас это чистой воды благотворительность. Я ценю вашу заботу, Джордж, но так нельзя.

Если уж начистоту, я понятия не имел, почем идут подержанные пластинки, но два доллара казались мне разумной ценой, к тому же это придавало моему блефу правдоподобия.

— Донна, я вам запишу телефон Мусорщика. Позвоните ему на работу, и он растолкует, гоню я туфту или нет.

Она все-таки решила мне поверить.

— Нет, в этом нет нужды. Боже, ну и дела… Я рассчитывала в лучшем случае на десять центов, а вы говорите — два доллара. Четыре сотни! Да если б я знала, что это золотая жила, я бы давным-давно их продала.

— Рад, что вы этого не сделали, — улыбнулся я. — И уверен, что Мусорщик тоже обрадуется.

Донна твердила, что обязана проводить меня до машины. К тому же, она хотела убедиться, что проигрыватель работает. Я вставил переходник в прикуриватель и нажал на кнопку, диск завертелся. Меня подмывало поставить «Донну» и пригласить настоящую Донну на танец — прямо здесь, в жалком крошечном дворике, перед Богом и людьми, обнять ее покрепче, прежде чем вернусь на трассу. Но лишняя боль была ей сейчас ни к чему, поэтому я наугад выбрал Бадди Холли. Пластинка плавно опустилась на диск, иглодержатель поднялся и поднес иглу к желобку:

Я расскажу тебе сказку про нас:Ты мне подаришь любовь в этот час.У нас в запасе так много дней,Люби меня и не гаси огней.Буги-вуги, буги-вуги, буги-вуги-боп.Любовь моя больше, чем «кадиллак»,Хоть ты и боишься, что это не так.Поверь в меня, и тебе станет ясно,Как наша любовь глубока и прекрасна.Поверь в любовь и не гаси огней!

Я вывернул на шоссе на полной скорости и в хорошем настроении, щеку все еще грел прощальный поцелуй Донны. Раз у меня теперь был при себе проигрыватель, я решил, что могу прямо на ходу слушать «Chantilly Lace» и думать о том, как череда случайностей подтолкнула меня к этой сумасшедшей поездке. Я поставил пластинку. Сначала раздался звук телефонного звонка, а потом низкий развратный мурлыкающий голос:

Пр-р-риве-е-ет, кр-р-рошка!Да, это Биг Боппер.[сладострастный смех]Ах ты, моя сладкая штучка!Я — что?Что я должен?О, кр-р-рошка, ты же знаешь, что я люблю…

А потом он запел:

Кружевная рубашка, озорная мордашка,Рыжий хвостик, задорный и милый.Колдовская походка,Не девчонка — находка.Любовь — вот что правит этим миром-миром-миром…
Перейти на страницу:

Все книги серии Live Book

Преимущество Гриффита
Преимущество Гриффита

Родословная героя корнями уходит в мир шаманских преданий Южной Америки и Китая, при этом внимательный читатель без труда обнаружит фамильное сходство Гриффита с Лукасом Кортасара, Крабом Шевийяра или Паломаром Кальвино. Интонация вызывает в памяти искрометные диалоги Беккета или язык безумных даосов и чань-буддистов. Само по себе обращение к жанру короткой плотной прозы, которую, если бы не мощный поэтический заряд, можно было бы назвать собранием анекдотов, указывает на знакомство автора с традицией европейского минимализма, представленной сегодня в России переводами Франсиса Понжа, Жан-Мари Сиданера и Жан-Филлипа Туссена.Перевернув страницу, читатель поворачивает заново стеклышко калейдоскопа: миры этой книги неповторимы и бесконечно разнообразны. Они могут быть мрачными, порой — болезненно странными. Одно остается неизменным: в каждом из них присутствует некий ностальгический образ, призрачное дуновение или солнечный зайчик, нечто такое, что делает эту книгу счастливым, хоть и рискованным, приключением.

Дмитрий Дейч

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Не сбавляй оборотов. Не гаси огней
Не сбавляй оборотов. Не гаси огней

В своем втором по счету романе автор прославленной «Какши» воскрешает битниковские легенды 60-х. Вслед за таинственным и очаровательным Джорджем Гастином мы несемся через всю Америку на ворованном «кадиллаке»-59, предназначенном для символического жертвоприношения на могиле Биг Боппера, звезды рок-н-ролла. Наркотики, секс, а также сумасшедшие откровения и прозрения жизни на шосcе прилагаются. Воображение Доджа, пронзительность в деталях и уникальный стиль, густо замешенные на «старом добром» рок-н-ролле, втягивают читателя с потрохами в абсурдный, полный прекрасного безумия сюжет.Джим Додж написал немного, но в книгах его, и особенно в «Не сбавляй оборотов» — та свобода и та бунтарская романтика середины XX века, которые читателей манить будут вечно, как, наверное, влекут их к себе все литературные вселенные, в которых мы рано или поздно поселяемся.Макс Немцов, переводчик, редактор, координатор литературного портала «Лавка языков»

Джим Додж

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза