Не сбавляй оборотов. Не гаси огней

— О-о-о, как больно слышать, что ты просадил столько бабок на кучу винила. Нет, музыка, конечно, вещь хорошая, но меня блевать тянет, как увижу, что тут понапиханы всякие Пэт Бун, Фабиан и Фрэнки Авалон. — Он усмехнулся. — Должно быть, эта тетка как следует тебя обслужила, прежде чем всучить это барахло… прокрутила твою пластинку с обеих сторон, так сказать.

— Ей нужны были деньги. Она живет в трейлере с двумя детьми.

— Ясненько. Значит, у тебя осталось тысяча двести или около того?

— Около того.

— Ну что ж, половины будет вполне достаточно. Духовность нынче ценится высоко — уверен, ты вкапываешь.

— Это с вычетом налогов?

— Да при чем тут налоги? Когда речь идет о душе, чувак, никаких налогов быть не может, только долг.

Тут меня осенило.

— Насколько я понимаю, стандартная церковная подать — десятина, то есть десять процентов. Но раз уж силы духа в тебе хватит на двоих, то и я удвою ставку. Пусть будет двести пятьдесят. И только при условии, что ты пожертвуешь своей шляпой.

— Ну ты и жмот! — скривился Дважды-Растворенный. — Сбить цену с шести сотен до двух с половиной, да плюс еще моя шляпенция! Она-то тебе зачем? Будешь выглядеть еще бледнее, чем сейчас — чисто мертвец.

— Мне она нравится, — упорствовал я.

— Представляешь, мне тоже — потому и купил.

— Тогда двести баксов. А на остальные пятьдесят я куплю себе другую шляпу. Уж полтинника-то должно хватить с лихвой.

— Джордж, чувачок, за что ты так со мной? Я ведь старался, проповедовал. Практически спас твою душу. Если б я не наставил тебя на путь истинный, ты бы направился прямиком в лапы к бандюганам. И если начистоту, неужели ты и правда думаешь, что Господь заговорил бы с тобой, если бы Он как раз в это время не спустился на землю, чтобы подсказать своему верному слуге название для церкви?!

— Именно поэтому двести пятьдесят и Шляпа.

Дважды-Растворенный уставился на дорогу, бормоча себе поднос и всем своим видом выражая недовольство, а потом с протяжным стоном все-таки снял шляпу и передал мне. Я тут же нахлобучил ее на голову и стал любоваться собой в зеркале заднего вида, а Дважды-Растворенный на это только качал головой.

— Тебе не идет, Джордж. Ну ни капельки!

— Что мне действительно по вкусу, так это цвет, — заявил я. — Как будто фламинго прошили миллионом вольт.

— У меня из-за тебя в глазах рябит, — проворчал Дважды-Растворенный. — Такое чувство, будто меня по твоей милости лишили сана. Вряд ли я когда-нибудь смогу смириться с потерей, не такой я человек, чувак. А я ведь привык быть в мире с самим собой. Если мне что и может теперь повысить настроение — и обязательно повысит, факт! — так это немножко твоих волшебных пилюль.

— Бери. Только оставь мне сотню. И знаешь что, Дважды-Растворенный? Нечего мне тут распускать притворные сопли!

— Твоя правда. Уделал ты меня. Ладно, проехали и забыли, — он помахал рукой, жест был явно адресован моему головному убору. — Прощай, крутая шляпа. Береги ее, Джордж. Да, и как там насчет благотворительного взноса?..

Пока мы катили дальше, Дважды-Растворенный отсчитал мне сто таблеток, а остальное вместе с деньгами затолкал в потайной карман плаща. Потом откинулся на спинку сиденья и улыбнулся.

— Странный ты крендель, Джордж. Хороший, но странный. Никак не могу разобраться, где ты настоящий…

— В двадцати милях от Хьюстона и стремительно к нему приближаюсь.

— Слыхал одну старую присказку: ты можешь убежать, но все равно не скроешься? Я бы на твоем месте подумал над этим.

— Изыди, Сатана! — усмехнулся я.

— Джордж, — мягко, почти нежно промолвил Дважды-Растворенный. — Знай, что мысленно я всегда с тобой. Поэтому мне и хочется, чтобы у тебя все получилось.

— Это вопрос веры, преподобный.

— Так и есть, — улыбнулся Дважды-Растворенный.

Через полчаса мы распрощались у ступеней Хьюстонской публичной библиотеки. Вняв совету Дважды-Растворенного, я решил заняться изысканиями. Напоследок я сказал ему:

— Желаю, чтобы твоя мечта сбылась, преподобный. Надеюсь, вскоре ты начнешь читать проповеди в своей твердокаменной пресветлой церкви, будешь вместе со своей паствой как сыр в масле кататься в божественной благодати, пока не отбросишь коньки от счастья — разумеется, лет через сто, не раньше.

Дважды-Растворенный благословил меня элегантным жестом — я так и не разобрался, то ли он меня перекрестил, то ли начертал в воздухе размашистую букву «Z», словно наглотавшийся наркоты негритянский Зорро.

— Джордж, чувачок, я хочу, чтобы ты довел свое дело до конца. Ты наконец-то поймал верный ритм, так не сбивайся с него, ага?

Я помахал ему и зашагал вверх по ступенькам, и тут меня настиг его баритон. Услышав свое имя, я развернулся. Он ткнул указательным пальцем в направлении моей головы.

— И вот еще что, Джордж: береги шляпу.