Не считая лет

Дух захватывало невольно,
только глянешь вниз с колокольни.
Сердце, где ты?
Лечу среди птиц.
Облака плывут у ресниц.
И, казалось,
немыслимо выше:
дым из труб, деревенские крыши
далеко под тобою,
там.
Открывались такие дали!
Мир качался и плыл.
Не тогда ли
поманила нас высота?..
Высота!..
Ты бежишь по кочкам.
Пузырем на спине сорочка.
А модель за витком виток
режет небо наискосок.
Высота!..
Строевой — до пота.
Подвело животы учлетам.
Только сердце твое поет
от короткого слова:
   —  Взлет!..
И смешны колокольни стали,
если крылья твои из стали.
Сразу видишь
Европу и Азию.
Выше только горит звезда.
   —  Что с тобой?
   —  Ну, хотя бы разик
вровень с нею, наверх,
туда!
…Три!..
…Два!..
…Пуск!..
В дюзах пламя — жаром.
Ты далек от земного шара.
Рядом звезды летят и тают.
   —  Сердце?
   —  Я с Луною на «ты».
…Будь же вечной,
жажда святая
покорения высоты!

Зарницы

Желтела рожь,
сбивались в стаи птицы.
Ночь напролет
тревожно, как призыв,
все вспыхивали
дальние зарницы
сюда не торопящейся грозы.
А в свете их,
в короткий промежуток,
распахиваясь,
продолжали звать
глубокие
и близкие до жути
такие откровенные глаза.
Не верилось,
не понималось просто,
что счастье —
только руки протяни…
Не дозвалась.
Ушла по сухоросу
неутоленной,
жаждущей земли…
Бежать бы вслед,
упрашивать остаться…
Когда зарницы
дальние дрожат,
мне кажется,
что это бьется счастье,
которого тогда не удержал.

«Ночь — впереди…»

Ночь — впереди,
ночь — позади,
ночь — маскировочным тентом.
Патрульный окрик.
Штык у груди.
Фонарик по документам.
Дождь на ощупь,
дождь наугад.
Шинели шеи мозолят.
Скользкий булыжник
рубит нога
новенькою кирзою.
Молчит старшина.
Молчим и мы,
друг к другу жмемся, салаги.
Гудок паровоза
из сочной тьмы.
Команда: — Прибавить шагу!
Сорок — в первый.
Сорок — сюда.
Скрипят у теплушек трапы.
Забота — одна,
и беда одна,
и поезд идет на запад.

Черемуховый вечер