Не считая собаки

Поскольку рабочие решили, будто я собираюсь донести на них священнику за попытку поглазеть на посетителей, дело шло туговато, но когда я вернулся, Тосси по-прежнему восхищалась пеньком.

– Ах! – взвизгнула она. – Это Саломея!

– Уидж и Багетт, – шепнул я Верити. – А фамилию священника они не знают, зовут его между собой Лупоглазый.

– Как изящно, – не унималась Тосси. – Смотрите, блюдо, а на нем голова Иоанна Крестителя!

Замечательно, однако на судьбоносный момент это совсем не тянуло. Тосси точно так же ахала и охала над фарфоровым голландским башмаком у барахольного прилавка. И над вышитыми крестиком игольницами мисс Стиггинс. И даже если это и впрямь Откровение (вот, кстати, и оно, прямо над колесницей Нептуна на том боку, что ближе к колонне), то где же мистер К?

– Ох, нам бы такую домой! – всплеснула руками Тосси. – В наш милый дом, Теренс, после свадьбы. Вот точно такую же!

– А не великовато ли? – усомнился Теренс.

Южная дверь распахнулась со стуком, и вошел Бейн, напоминающий жертву крушения шхуны «Геспер». В руках у него был какой-то завернутый в клеенку сверток.

– Бейн! – позвала его Тосси, и он прошлепал к нам, хлюпая на каждом шагу.

– Я принес вашу шаль, мисс.

Отогнув брезент на углу скамьи, дворецкий принялся разворачивать сверток.

– Бейн, что вы об этом думаете? – Тосси показала на епископский пенек. – Ну не прелесть ли? Бесподобный шедевр!

Бейн выпрямился и посмотрел на шедевр, смаргивая воду и выжимая рукав.

– Нет, – наконец сказал он.

– Нет? – задохнулась Тосси.

– Нет. – Бейн склонился над скамьей и развернул клеенку, являя на свет две аккуратно сложенные и совершенно сухие шали. Пошарив за лацканом плаща, он вытянул сырой платок, вытер руки и, едва касаясь, поднял за уголки розовую, передавая ее Тосси. – Ваша шаль, мисс.

– Не сейчас. Что значит «нет»?

– Эта скульптура – безобразный ужас, воплощение безвкусицы, к тому же топорно исполненное, – бережно складывая шаль и заново укутывая в клеенку, разъяснил Бейн.

– Да как вы смеете?! – вспыхнула Тосси.

Бейн выпрямился.

– Виноват, мисс. Мне показалось, вы спрашивали мое мнение.

– Да, но я полагала, вы восхититесь!

Бейн склонил голову в полупоклоне.

– Как вам будет угодно, мисс. – Он бесстрастно посмотрел на литое чудовище. – Весьма восхитительно.

– Так мне совсем не угодно! – топнула ножкой Тосси. – Как она может вам не нравиться? Вы только взгляните на этих милых крошек, заблудившихся в лесу! А этот прелестный воробьишка с земляничным листком в клювике?

– Как вам будет угодно, мисс.

– Опять вы за свое! – Оборочки гневно затрепетали. – Почему вы называете ее безвкусицей?

– Потому что это беспорядочное нагромождение, – его взгляд уперся в заблудившихся «крошек», – слащаво-сентиментальных сюжетов на потребу эстетически неразвитому мещанству.

Тосси повернулась к Теренсу.

– И вы спустите ему эту дерзость?

– Нагромождение действительно имеет место, – признал Теренс. – А это кто? – Он ткнул пальцем в Минотавра. – Лошадь или бегемот?

– Лев! – пришла в ярость Тосси. – Вот же Атрокл, вытаскивающий шип из его лапы.

Я оглянулся на Верити. Она прикусила губу.

– И никакой слащавой сентиментальности тут нет! – наседала Тосси на Бейна.

– Как вам будет угодно, мисс.

Дворецкого спасло появление священника и миссис Меринг, вышедших из-за строительной перегородки.

– А вот и римская конница, – пробормотала Верити.

– Точнехонько под Вакхом с виноградной гроздью, – показал я взглядом на чугунную мешанину.

– Непременно, непременно устройте на ярмарке барахолку, – советовала миссис Меринг, увлекая священника к нам. – Сколько сокровищ без дела пылится на чердаках, а на ярмарке их мигом разбирают.

Она остановилась перед епископским пеньком.

– Вот что-то вроде этого. И стойки для зонтов. И вазы – весьма ходовой товар. Нашу фарфоровую с нарисованным водопадом купили за…

Тираду прервала Тосси.

– Вы ведь находите эту вещь красивой? – спросила она у священника.

– Поистине. Я считаю ее воплощением самого лучшего в современном искусстве. Назидательный и нравственный уровень выше всяких похвал – взять хотя бы изображение семи казней египетских. Нам этот шедевр передали несколько лет назад родные покойной Эмили Джейн Трабшо, которая приобрела его на Всемирной выставке и считала величайшим своим сокровищем. Викарий пытался отговорить родных Трабшо от такой жертвы, уверяя, что столь ценная вещь должна остаться в семье, но они не принимали никаких возражений.

– Я в жизни ничего прекраснее не видела, – заверила Тосси.

– Совершенно согласен, – кивнул священник. – Она напоминает мне памятник Альберту.

– Обожаю памятник Альберту! – подхватила Тосси. – Увидела его из экипажа по дороге на лекцию миссис Гуппи об эктоплазме и места себе не находила, пока папенька меня к нему не отвез. Эти мозаики и золоченый шпиль! – Она восторженно сжала руки. – А статуя принца, читающего каталог Всемирной выставки!

– Да, памятник выдающийся, – вставил Теренс.

– И несокрушимый, – обронила Верити вполголоса.