Не сгорит эта сталь

Затем пан торговец с чего-то приказал возничему распрячь одну из лошадей подводы. Наспех снарядив запасное седло, торговец запрыгнул верхом и умчался из крепости прямо в ночь, через пустырь, даже не оставив растерявшимся подчиненным наказа относительно столь ценного груза. Будто бы собирался прокричаться за стенами крепости и вернуться, но стремительный бой удаляющихся копыт сообщал, что возвращаться представитель древнего рода не планирует. И такой поступок выглядел уж очень странно, даже для иноземца.

***

Время ушло за полночь, а морось в небе не кончалась. Вершки редкого карликового полесья едва вырисовывались в черноте пустыря. Двое дозорных на башне Анна, расположившись на лосиных шкурах, глядели во тьму.

– Хоть глаз коли, – буркнул один, растянувшись по сырому зубцу башни. – Вот че нам тут сычами сидеть кажную ночь?

Второй, Федька, ответил:

– Смотри давай. Кого проглядишь, Тимофэ наш Шатов с тебя так шкуру спустит, что не отрастишь.

– Суровый он у нас.

– Да по мне лучше суровый, чем тупой.

Загоготали.

– Тс-с, видел?! – вдруг оборвался первый, перегнувшись через мерлон.

– Чего там? – напрягся Федька, тоже вглядевшись в слепую пустоту под стенами.

– А… пожуй через плечо! – заржал первый, легко треснув товарища в затылок.

– Дурья ты башка, – отмахнулся Федька и прилег, откинувшись на шкуре.

Он устремил взгляд в смоляное небо, которое совершенно не меняло цвет в зависимости от того, открыты глаза или нет. Жалко. Звезды Федьке нравились. Как-то давно в Серый Камень заходил бахарь, бродячий сказочник. Поведал, что звезды на небе – это славные предки рода людского, которые глядят с высоты на своих сыновей да оценивают, праведно ли те себя ведут, мудро ли живут, должно ли оставленное наследство берегут. Но это и так всё знали, не удивил седобородый. Хотя рассказывал красиво, нараспев. А еще говорил, что звезды, они настолько далеко, что если божьей милостью по воздуху пешком пойти, то и за целую жизнь до них не дойдешь! Вот как далеко. «Ей же болтун», – улыбнулся солдат. Чего до них идти, до звезд-то? Ладно сейчас затянуло всё, а в ясную-то ночь глянешь в небо – вон они, горят, хоть в карманы собирай. Ну, не близко, да. Но, если взаправду по воздуху зашагать, уж к утру б точно обернулся.

«Хосподи, хорошо-то как», – выдохнул Федька, наслаждающийся уютным шорохом летнего дождя. Нравилось ему служить солдатом. В тысячу раз лучше, чем плугом землю ишачить: и тебе харчи, и тебе жалованье. Не жирно, но зим за двадцать, глядишь, и на собственный надел накопишь. А хочешь – не копи, живи в удовольствие, поди узнай, когда Господь приберет. На тот свет мошну не захватишь. Одна беда в солдатской жизни – иногда приходится воевать. Федька в настоящем бою всего раз был. Схлестнулись с отрядом каких-то ягеллонов, если он правильно название запомнил. В общем, армией князька из соседней страны. В этом краю басурманской шантропы столько, что неводом всю не выловишь. Сеча была мама дорогая! Эти ягеллоны в железных доспехах как на конях припустили против их пехотного строя, так живьем полстроя и переехали. Народу полегло столько, что потом два целых дня хоронили. А Федьку ничего, уберег Господь.

– Э! А вон там, – не к месту шепнул стражник, опять выдернув из интересных мыслей.

– Отвянь.

– Да правда, – повторил тот тревожно и ткнул пальцем в темноту под стеной.

Мечтатель поднялся и напряг глаза, но разглядеть кого-то в чернеющей пустоши было невозможно.

– Да не высовывайся!

Во мраке виднелся лишь первый ряд черных стволов карликовых деревьев на фоне такой же черной земли, как вдруг сбоку донесся сдавленный выдох. Дозорные разом перевалились через зубцы с другой стороны. На прилегающей стене трое солдат с бердышами – всё по уставу. Однако двое стоят совсем уж близко друг к другу, чего по правилам быть не должно.

– Ниче не видать, слышишь? Погляди, они там обнимаются что ли, иноходцы? – захихикал башенный стражник.

И тут одна из теней вырвалась из объятий другой. Нет! Вывалилась, брякнув железным шлемом о пол.

– Сами проверим или Шато позвать?

На голос тень внизу обернулась, совершив взмах руками. Федька, потянулся к шлему, что лежал тут под ногами, и начал:

– Дурак, тревогу труби… – как голова его вдруг дернулась, что-то туго стукнуло, а сам Федька упал.

Другой стражник замер не понимая. Позвал. Присмотрелся, а Федька-то мертвый совсем лежит: короткая стрела для самострела торчит одними перьями из виска, а в руках железный шлем. Не успел надеть.

Стражник вжался за зубец башни, как наконечник еще одной стрелы царапнул по камню, выбив окалину, и свистнул где-то в высоте. Сердце зашлось. Стражник цапнул с Федькиного пояса тревожный рог, придавил мундштук к губам и протрубил всей грудью в черное небо.

В ответ в бастионе тут же взволновался колокол. По внутренней площади потекло незримое движение. Немногие гражданские поспешили запереть дома, а во двор выбежал Шато в полных доспехах – так и не ложился. Во дворе разожгли жаровни, разбавив сырую тьму жидким светом.