Не шутите с боссом!

Дорога в больницу показалась мне бесконечной. Может быть, если бы я сидела сзади и держала руку у Сашки на пульсе, ощущая, что он еще жив, мне было бы как-то легче. Но я сидела на переднем сидении и напряженно всматривалась в лобовое стекло, надеясь заметить хоть какие-то признаки города. Тщетно. Все так же с шуршанием ложилась под колеса черная лента асфальта, пролетали внезапно выхваченные светом фар из темноты деревья, и все так же лениво тащилась по небу луна, похожая на запачканный теннисный мяч.

— А скоро? — тихо спросила я у водителя.

Да, я прекрасно понимала, что лучше не лезть под руку с глупыми вопросами, и все-таки не выдержала.

— Скоро, — буркнул он, — как там ваш, живой?

— Дышит, — отозвался с заднего сидения мой босс, и снова потекли бесконечные минуты.

Потом мы резко свернули, и на смену деревьям пришли низенькие дома, тусклые фонари и… Боже, неужели? На одном из зданий поблескивала казенными буквами долгожданная вывеска «Приемное отделение». И наш водитель, спасибо силам, которые его послали Вячеславу Павловичу навстречу в эту ночь, пробасил:

— Ну вот оно. Все, приехали.

Томительное ожидание окончилось, и началась суета. Мы с Вячеславом Павловичем объясняли заспанной женщине, что у нас с человеком плохо, прорываясь сквозь кучу вопросов. Наконец, она пошла будить дежурного врача, и через какое-то время Сашку перебросили на носилки, а врач, мигом проснувшись, озабоченно осмотрел его и бегом побежал в операционную.

— Что, все так плохо? — с ужасом спросила я у женщины.

Та пожала плечами.

— А кто ж тебе пока скажет.

Она окинула взглядом меня и моего босса. И неожиданно предложила:

— Может, чайку вам сделать, пока ждете? Да вы сядьте, может, еще и обойдется…

И тут я поняла, что дело очень серьезно.

— Вы ему кем приходитесь? — спросила она, подавая залитые кипятком пакетики в больших выщербленных чашках.

В нос пахнуло бергамотом. Всегда его терпеть не могла, но теперь делала глоток за глотком в надежде согреться и растопить ту глыбу льда, что застряла где-то в горле. Разбуженная среди ночи женщина предлагает нам чай, смотрит сочувственно — значит, все плохо, очень плохо.

Я взглянула на Вячеслава Павловича с немым вопросом, но тот лишь отвел глаза. Если в машине время шло бесконечно долго, то сейчас оно, кажется, и вовсе остановилось… Минуты тянулись. А может, и не минуты. Сколько прошло времени? Глыба льда, слегка подтопленная чаем, заворочалась в горле и треснула. Странно горячие слезы обожгли уголки глаз, проложили две дорожки по щекам и собрались под подбородком в одну дрожащую каплю.

— Больше никогда, никогда и ни за что, — сдавленно выговорила я, и не стала уточнять, что «никогда» и что «ни за что».

Мир расплылся мутными кругами, и я поняла, больше уже не могу. Потому что все. Край. Уткнулась носом в крепкое мужское плечо и расплакалась.

— Ну, Вероника, вы что, — сильные теплые руки обхватили меня, покачивая как ребенка, — тише, тише…

Кажется, он растерялся. Странно устроены мужчины. Почему-то вид плачущей меня перепугал его больше, чем чуть живой друг детства.

Дверь стукнула, и на пороге появился тот самый врач. Выражение лица у него было скорбным.

— Вы его родственники? — спросил врач.

— Нет, друзья.

Недолгая пауза. И слова врача:

— К сожалению, вашего друга спасти не удалось…

У меня внутри все оборвалось. Теперь я уже и плакать не могла — накатило оцепенение. Бесконечно долгие минуты я думала, что теперь уже мое сердце не выдержит. А потом дверь распахнулась, и на пороге появился…

Ну да.

Наш инвестор. Живой, здоровый и очень довольный жизнью.

Гад!

Вячеслав Павлович пробормотал что-то явно ругательное и решительно двинулся в сторону «покойника». Но тот, спрятавшись за широкую спину врача, выкрикнул:

— Прошу учесть, что я сразу признался. А ведь мог поиздеваться над вами подольше. Ну признайте, вы это заслужили.

25

Мы вышли из больницы. Босс и инвестор молчали. У меня было впечатление, что, не будь меня рядом, они бы много чего друг другу сказали. Много чего такого, что при женщинах говорить не принято. Но поскольку главные слова, рвущиеся изнутри, не могли быть произнесены, мы шли в таком гробовом молчании, словно кто-то и вправду умер.

Я живо представила себе, как мы все трое чешем по автостраде, сколько там, двадцать, сорок километров, чтобы забрать Сашкину машину и поехать… Интересно, куда поехать? Назад в город? Или все-таки в филиал? Впрочем, какой там филиал. Мы туда и раньше-то не собирались.

Нет, я, конечно, ценю глубокие чувства и все такое. Но сорок километров я пешком идти не согласна, даже ради того, чтобы эти две надутые физиономии сполна выразили друг другу презрение. Да у меня вон до сих пор руки-ноги трясутся, и спина ноет от таскания нашего лжепокойника с места на место!

— И как мы будем добираться? — сердито спросила я.

— Так машина же ждет, — с улыбкой сказал Сашка. — Вон.