Не складывается – вычитай

– Это тоже была своего рода месть?

– Нет, ты что, на мне бы тогда сейчас живого места не осталось. Для меня тату – это скорее память, заметка в моем дневнике. Это просто способ оставить в памяти момент жизни, – стала рассматривать цветок на своей руке Лара. Это была чудная роза, которая обвивала запястье.

– Явно не пятерка.

– Неуд за поведение.

– Шикарная роза, я помню.

– Да, жаль не пахнет.

– А помнишь, как под зонтиком сидели на алгебре на последней парте?

– Еще бы. Посидеть бы так беззаботно еще.

– Опять роман? И кто этот счастливчик?

– Режиссер. Он очень сексуальный, я имею в виду умный. Ты знаешь, какой самый сексуальный орган в мужчине – это его мозг.

– Я поняла намек. Мягко говоря, теперь ты имеешь его мозги.

– Очень мягко, он такой душка.

– А ты растешь, сначала художник, потом актер, теперь режиссер.

– Хочешь понравится девушке с первого свидания, открывай шампанское, пока вам готовят кофе.

– Слишком долго ждала шампанского?

– Точно. Артисты, что с них взять, они же как дети. Все, о чем актеры могут говорить, это о том, что они делали в прошлом фильме и о том, что будут делать в следующем…

– Ну, хотя бы есть о чем поговорить.

– Да. Но совесть-то надо иметь. Как твои дети, кстати? Давно их не видела.

– Дети растут. Катя в школу пошла, – довела кошку Лара, та фыркнула недовольно и скатилась с дивана.

– А младшая?

– Кира тоже пошла. Нет, не в школу, просто пошла. На днях сделала первые шаги – Марк Шагал, – опять выхватил ее взгляд из шкафа альбом о любимом художнике, и ей самой стало смешно: «Марк Шагал, а женщины его летали». Куда он шагал? Не важно, но ведь они летали, вот что важно.

– Поздравляю. Надо будет заехать как-нибудь с игрушками.

– Боюсь, к тому времени как ты заедешь, она уже будет играть в другие игры, – вдруг постаралась вспомнить я, как давно она играла во что-нибудь. И не смогла.

Женщина мягкая и покладистая, с каждым годом я все больше убеждалась в том, что жизнь моя довольно скучна и однообразна, несмотря на полный комфорт в большом загородном доме, огражденным высоким забором от всяких проблем, несмотря на достаток, который постоянно преследовал, несмотря на частые вояжи на морское побережье, которые слыли лазурным индикатором того самого достатка. В этом оазисе мозг стал ленив, а воля прогнулась. И все чаще меня свербила мысль о том, что быт и дети были слишком слабым утешением смысла жизни, все чаще я задумывалась о том, что обласкивать и обслуживать мужа и двоих детей надоело. Эту мысль я всячески гнала, как голодную муху от кухонного стола. Но та всякий раз возвращалась, стоило только начать мыть посуду.

Дела, не повседневного, а именно любимого дела, вот чего не хватало. Жизнь проходила под крылом мужа. Там я свила гнездо, там я вывела птенцов, но разучилась летать сама… да и с мужем летала все реже. Я понимала, конечно, знала, что жизнь слишком крохотна, чтобы тратить ее на нелюбимые дела. Но и они вроде бы постепенно стали тем необходимым, чем можно было заполнить время или, попросту говоря, его убить, оправдать свое земное существование. Я убивала время, время убивало меня.

Дебют