Не случайно

Я киваю: да, так и думала.

– Перед началом последнего семестра мы были на вечеринке у нашего одноклассника, – продолжаю я. – Еще раньше мы с Дэнни снова повздорили, я выпила и мы поругались. Хуже, чем обычно. По-настоящему. – Я кусаю себя за щеку, вспоминая тот вечер. До сих пор не могу делать это без чувства горечи. – Я наговорила ему лишнего и жутко разозлилась, а потом ушла на улицу, чтобы не видеть его. Там был парень – я его плохо знала, но попросила меня отвезти домой. Хотела позлить Дэнни и заставить ревновать, возможно. – Я дергаю плечом: мне так стыдно признаваться в этом Майклу. – У меня с тем парнем ничего не было, об этом и речи не шло, – поспешно уточняю я, потому что мне кажется по его сдвинутым бровям – именно об этом он и подумал. – Я просто сидела рядом, пока он вел машину, и думала о нашей ссоре, всей этой фигне, что происходила с нами. Я была так поглощена собой! Возможно, если бы не это, я бы раньше заметила, что с Френком что-то не так. Он был под действием чего-то, но сразу я этого не распознала. Я обратила внимание, что он едет слишком быстро и попросила сбросить скорость, но он уставился вперед и будто не слышал меня. А потом… – Замолчав, я смотрю в сторону, поджав губы. Этот момент самый тяжелый. – Его пикап вылетел на перекресток, прямо перед другой машиной, горел красный свет.

– Что случилось потом?

Тихий голос Майкла возвращает меня к реальности. Я не заметила, что замолчала надолго.

– Столкновение. Никогда этого не забуду. Этот миг – одно мгновение, но я так четко его помню. Хочу забыть, а не получается. – Я на секунду зажмуриваюсь. – А потом ничего. Темнота. Очнулась я только в больнице, врачи сказали, что у меня дважды останавливалось сердце, меня реанимировали, но мне повезло, – я вяло пожимаю плечом, – а людям в той, другой машине – нет. И Френку тоже нет.

Ну вот, я хотела рассказать Майклу про свой разрыв с Дэнни, а выложила все об аварии. До меня только сейчас доходит, что он первый, кому я рассказала все в таких подробностях.

Майкл стоит, прислонившись к шкафчикам, и не сводит с меня взгляда, который я совершенно не могу понять. Он не жалостливый, не презрительный, но он… закрытый. Закрытый от меня.

– С того дня между нами все окончательно испортилось. – Я прочищаю горло, вернувшись к своему рассказу. – Мы еще некоторое время делали вид, что отношения можно спасти – вернее, я верила в это, но Дэнни думал иначе. Он потерял доверие ко мне, в нас что-то умерло и… Черт! – Поставив локти на столешницу, я прячу лицо в ладонях. – Это ужасно прозвучало! Три человека погибли той ночью, а я переживаю, потому что мой парень меня бросил. – Отняв руки от лица, я с отвращением качаю головой.

– Только потому, что другим повезло меньше, это не значит, что ты не можешь чувствовать себя плохо из-за твоего парня, – суховато отзывается Майкл.

Его слова должны бы звучать как успокоение, но что-то в его тоне меня смущает. Не знаю, в чем дело. Майкл не одобряет мои переживания из-за Дэнни в свете того, что погибли люди? Просто не хочет мне говорить об этом?

Если так, он прав. Наверное.

– А мне иногда кажется, что я не имею права жаловаться, – покрепче обхватив чашку с остывающим шоколадом, признаюсь я. – Разве это не делает меня эгоисткой? Мол, многого хочешь, Харпер. Ты выжила, считай, вытащила счастливый билет, чего тебе еще надо? – безрадостно усмехаюсь я.

Майкл подходит к стойке, и, подавшись вперед, заглядывает мне в глаза. Меня окутывает его запах: мыло, он и тепло проникают в мои легкие и вызывают желание.

– Так чего ты хочешь, Харпер? – негромко спрашивает Майкл.

Черты его лица кажутся мне суровыми, но он не злится. Одновременно с тем, в его словах нет сексуального подтекста. Ему на самом деле интересно, чего я хочу.

Он заставляет меня задуматься: еще недавно я бы ответила, что хочу, чтобы Дэнни вернулся и сказал, что совершил ошибку, и он по-прежнему меня любит. Это из вероятного. Я знаю, что не могу повернуть время вспять и изменить прошлое, чтобы той аварии не случилось.

– Хочу наконец-то поверить, что заслужила второй шанс. И возможно не просыпаться от кошмаров, – добавляю, чуть подумав.

Майкл хмурится.

– Тебе снятся кошмары?

– Не каждую ночь, но случается. – В этом почему-то признаваться труднее всего. – Самое худшее в кошмарах – они кажутся вполне реалистичными, пока ты спишь и не осознаешь этого до тех пор, пока не проснешься в холодном поту.

Мне неуютно от той степени откровенности, до которой дошел этот разговор. Так непросто говорить вслух о своих слабостях. Я никогда не считала себя человеком, который нуждается или ищет сочувствия и участия в других людях. Я не нуждалась в жалости посторонних. Когда я была меньше, то некоторые учителя – те, кто был в курсе того, что моя мать бросила меня и отца – относились ко мне иначе, чем к детям, чьи родители их не бросали. Это чувствовалось в их поведении и взглядах, в которых читалась жалость. Еще ребенком я поняла, что мне это не нравится.