Не слушаю и не повинуюсь

Глава 16

— Посмотри же, о мудрый Харон, какую голубую обезьяну принесло нам светлое Эгейское море, — раздался хриплый бас в паре метров от меня. — Клянусь оружием моего папы — подобного чуда я в жизни не видел. А повидал я их немало, хочешь — расскажу про пару подвигов отважных, когда я под взглядом златокудрого Феба свершал их храбро и без оглядки?

— Нет, друг мой могучий. Ты уже до того успел надоесть всем своими рассказами, что от тебя прячется даже Гомер Слепоокий. А уж он-то большой любитель послушать всякие басни, — раздался гулкий голос, как будто говорящий общался при помощи водопроводной трубы.

Я не торопился открывать глаза. На этот раз я понял, что мне при возникновении ничего не угрожает. Теплые лучи солнца ласково оглаживали мою кожу. Соленый ветер доносил брызги моря. Рядом напевал свою извечную песню прибой.

Если бы я был на отдыхе, то сделал бы сразу «Сангрию», кальян на молоке и начал кайфовать, глядя в бесконечную даль. Но увы, тут снова от меня кому-то что-то понадобилось. Очередная баба захотела большого человеческого счастья…

— А если я сейчас разломаю на куски этот синий обломок, выброшенный мудрым Посейдоном, то засчитается это за подвиг великий?

— Вряд ли. Скорее пойдет про тебя слава, что сразил ты лежащего. Сразил без особой защиты с его стороны. И померкнут тогда все твои подвиги, словно в царство Аида их разом забросят. Ведь таковы сейчас эллины — их двести раз спаси и называть будут героем, но раз всего оступись и в века ты пойдешь тупарем глупомордым.

Меня уже утомил этот полупоэтический разговор, и я открыл глаза. Над моим лежащим телом склонились двое мужчин. Вернее, один был мужчиной с фигурой Шварценеггера, а второй красовался мужским торсом и лошадиным крупом. Лошадиные ноги увязали в морском песке, а пышный хвост постукивал по бокам.

Мускулистое тело качка было обвито львиной шкурой, а в одной ручище покачивалась узловатая дубина. Бородатое лицо не вызывало добрых чувств.

— Вы кто такие? Местные черти? — спросил я.

Полумужик-полулошадь воздел руки к небу и начал тянуть кота за яйца:

— О светлый Олимп! Объяснить мне велишь ты, любимец Зевеса, слова бродяги, далеко смердящего и синего очень. Я объясню. Но пойми и меня, — поклянися мне раньше, что защитить пожелаешь меня и рукою, и словом.

— Чего ты такое бормочешь? Кто вы такие? — не выдержал я пафосности речей.

— Знает меня эллинская земля от моря до моря как Геркулеса, защитника слабых и победителя сильных. Это Хирон, друг мой старинный и он же наставник-кентавр, — ответил бородач.

— А-а-а, так это из-за тебя овсянку так будут называть?

— Неужели пищу богов станут звать моим именем? Неужели придет ко мне заслуженная слава? — расплылся в широкой улыбке качок. — Значит, не зря я разрывал пасть льву и отрубал головы Гидре — настигнет меня слава людская…

Я покачал головой. Вот как с такими разговаривать?

— А где я?

— Выбросило тебя Эгейское море на берег в землях эллинов. Выбросило с доброй вестью или дурными грозными новостями? — спросил Хирон.

— Хуй его знает, — честно ответил я, поднимаясь с земли. — С пьяных глаз поспорил с одним магом, что смогу сделать десять баб счастливыми, вот и отдуваюсь теперь. Вы не слыхали про Астролябиуса?

Качок и кентавр переглянулись, пожали плечами почти одновременно. Я же огляделся по сторонам. Мы стояли на берегу лазурного моря. На берег вода выносила водоросли и старалась дотянуться до наших ног. Поодаль из песка торчали финиковые пальмы. Дальше же расположились песочные барханы с редкой травой на загривках.

— Нет, не доносил нам вестник богов этого имени. Да и женщины все у нас счастливы, а кто несчастлив, тех заставили стать счастливой. Правда, слышал я о Медузе Горгоне, которая проживает неподалеку отсюда. Вот она по праву может считаться несчастной, — глубокомысленно изрек кентавр.

Я вздохнул. Вот только медуз мне не хватало. Мерзкие твари. Так и норовят ужалить, когда проплываешь мимо. И ведь до того бесполезные создания, что даже в голове не укладывается — и зачем Аллах создал их?

— А других баб нет? — спросил я с надеждой.

— Другие-то есть и есть их немало, но счастливы они под эллинской рукой. А вот нимфы, ехидны, гарпии и прочие разные твари, за женщин у нас не проходят. С ними спят только светлые боги, которым, похоже, наскучило настолько бессмертие, что они и в жабу свои жезлы засунут, стоит лишь той своей пастью пошире зевнуть.

Жабу? На ум пришла Василиса Прекрасная. Вот бы ей не повезло здесь оказаться. Впрочем, вряд ли ей повезло и в своём мире. Прыгает, небось по болотам, да будет зелена её кожа и пучеглазы глаза.

— Ну, а что у вас там с этой Медузой? — спросил я, когда Хирон замолчал.

— А что у нас с ней? Всё по божьему плану. Была она рождена как обычно, росла, взрослела и наливалась тем соком, который так люб мужскому глазу. И так она приглянулась однажды Посейдону, что решил он её осчастливить семенем божьим, — произнес Геркулес.