Не смей меня касаться. Книга 2

Который, правда, считает меня дерьмом… И я, видимо, зря из кожи вон лезу, пытаясь доказать обратное, вердикт уже вынесен и обжалованию не подлежит. Не достоин, хоть ты тресни. Папа Лазарев считает меня подонком из-за наличия денег, а в темных прекрасных глазах я теперь всегда буду мерзавцем, потому что когда-то поддался слабости и переспал со случайной блондинкой. Так стоит ли пытаться быть хорошим? Может и правда настучать по морде этому Михаилу, схватить Андалузскую леди в объятья, потом поцеловать на глазах у всех, утверждая свое право на эту женщину. Было бы забавно… Но с моей стороны довольно жестоко по отношению к Таниному отцу, Юле, впрочем, на нее мне плевать, но и мою маму такой неконтролируемый выброс эмоций тоже наверняка расстроит. Я же цивилизованный человек, я же бизнесмен, мужик, мать твою. Держи себя в руках, Сашка. Тем более, уверен, за шкафом Михаилом не заржавеет, он ответит, и не факт, что победа останется за мной, возможно, целовать мне придется не сладкие уста Тани Лазаревой, а кафельный пол коридора кафе «Лидия». Плевать… Однако мордобой ничего не изменит, наоборот, только усугубит ситуацию, я буду подонком, а он героем. Млять…

* * *

«Таня, сейчас будет мордобой, — предупредили меня девочки, — смотри, как Шувалов смотрит, словно кто-то другой покусился на его лакомый кусочек».

Вот-вот, в этом вся проблема, он воспринимает женщин всего лишь лакомыми кусочками. Одну хочется попробовать, но и прелести другой тоже кажутся более чем вкусными. Верность и подобные мужчины — несовместимые понятия. Особенно учитывая тот факт, что вокруг него всегда будут виться соблазнительницы, на такой наишикарнейший мужской экземпляр женщины слетаются, как мухи на мед.

Занервничала… Как же неуютно находиться под неласковым взглядом его серых глаз. В них чудились ревность, сдержанное бешенство и даже какой-то упрек, мол, как ты могла меня предать. Ему плохо, ему больно. Вот теперь, Сашка, ты наконец-то понял, как было мучительно мне осознавать, что человек, в которого я по уши влюбилась, в первый раз по-настоящему, мой идеальный принц, с кем я хотела связать свою жизнь, спал не только со мной, но и моей сестрой. Он променял нашу любовь на банальные потрахушки. С разбегу и мордой об асфальт, вот что я тогда чувствовала. Боль скрючивала, до сих пор скрючивает все внутри. Черт, грудь обхватили железные обручи болезненных воспоминаний, песчинки опять начали колоть легкие. Каждый вздох дается с трудом, словно я хроническая астматичка. В поисках защиты от этого прожигающего взгляда придвинулась поближе к Мишке. Конечно, он все понял, на редкость сообразительный парень, ласково приобнял меня за талию. Бешенства в серых глазах добавилось. Хорошо, что взглядом нельзя ломать и дробить кости. Иначе бравый военный Мишка был бы уже калекой.

— Саша, — тронула Шувалова за плечо его мама, — пойдем в зал поздравлять Николая Алексеевича.

На красивых щеках когда-то любимого мужчины заходили желваки.

— Да, мама, конечно, пора поздравить моего любимого тестя.

В словах звучала легкая ирония. Алекс развернулся и направился в зал кафе «Лидия»… На меня жаркой щемящей волной нахлынули воспоминания.

«— Ну что, мир? — спросил Шувалов хриплым шепотом.

Боясь язвительных комментариев более здравомыслящих во мне девочек, улыбнулась, робко, несмело, лишь краешком губ.

— Я за мир во всем мире. Но пускай напористый медведь помнит о колючках.

Алекс повел плечами.

— Забыть твой хук справа довольно сложно.

— Смею заверить, хук слева в моем исполнении тоже выглядит блестяще.

— Что за женщина мне попалась, дерется, как сапожник.

— Сапожники матерятся. Впрочем, материться я тоже умею.

— Таня Лазарева, ты просто чудо!»

Как же я не хотела, чтобы папа именно здесь праздновал свой юбилей. Но кафе «Лидия» расположено так близко от дома, кроме того, здесь очень вкусно готовят, а самое важное, у маминой знакомой тут работала поваром подруга. Забудь, Таня, не вспоминай, прошлое должно оставаться в прошлом, не нужно в своих мыслях постоянно к нему возвращаться. Ты сильная девочка, Таня, ты справишься. Любить надо достойных мужчин.

— Это тот самый клин? — спросил Мишка.

Проницательный мальчик…

— Это муж моей сестры, — твердо ответила я.

— Видный мужик, бабам такие нравятся, красивый, при деньгах и связях. На подобного типа меня и променяла Лика, хотя твой, пожалуй, покруче будет, — лицо бравого военного стало угрюмым.

Значит, у него тоже ещё не отболело в душе. Хорошая у нас сложилась компания: три калеки, две чумы. Точнее просто две душевных калеки.