Не смей меня касаться. Книга 2

Как послушный парень налил себе и отцу моей жены коньяка. Николай Алексеевич, не чокаясь и не произнеся тост, залпом опрокинул в себя содержимое бокала, потом крякнул от обжёгшего гортань алкоголя.

— Послушай, ты….

Очень любезное начало. Нда, кажется, с тестем мы вряд ли поладим.

— Слушаю, — ответил угрюмо, а потом довольно нагло посмотрел в лицо старшему Лазареву. Фиг вам, я не собираюсь постоянно вести себя, словно нашкодивший щенок, и уж тем более, не позволю себя постоянно пинать.

— Вы, богачи… привыкли не считаться с такими людьми, как мы.

Удивленно приподнял брови. Что я опять сделал не так?! Почему этот праведный отец идеального семейства снова недоволен?

— Николай Алексеевич, как вы того хотели, я женился на вашей дочери, трудно сказать, что я не считаюсь с вашим мнением.

Старший Лазарев досадливо хмыкнул.

— Я не слепой, видел, как ты смотрел на Таню. Не смей… слышишь, не смей даже близко к ней приближаться…

Млять, мне надоел этот высоконравственный папаша, и так весь на нервах сегодня.

— Разве я приближаюсь, Николай Алексеевич? Все согласно протоколу, не ближе полуметра. А смотрел… Не понимаю, чего вы ожидали? У меня нет внутри тумблера, я не умею переключать свои чувства по щелчку пальцев.

— Ах ты, гад! — начал злиться благородный отец. — А спать, значит, с Юлей можно было, несмотря на высокие чувства к Тане?!

Ну вот, приплыл ты, Шувалов, сел в лужу, нечем крыть. Точнее эту карту никаким тузом не перебьешь. На любимую мозоль, как говорится… Которая постоянно, словно червь, точит изнутри мой мозг: «про***л, про***л ты свое счастье, Шувалов».

— Николай Алексеевич, вы уж извините, но физиология и чувства — разные вещи.

— Богачи хреновы, трахаете одних, а любите других. Скоты… Ничего святого нет. Ей только восемнадцать лет, мог бы об этом подумать, прежде чем на нее взбираться.

— Не знаю, что вам рассказывала Юля, но взобралась именно она на меня, причем зная, что мы с Таней встречаемся, тогда как я ни сном ни духом, кто она такая. Нет, я себя не оправдываю, мог бы, наверное, остановиться, однако ваша белокурая девочка, несмотря на внешность, тоже далеко не ангел.

— Юля, конечно, не такая, как Таня, но поступить подобным образом не могла, она хорошая ласковая девочка.

Фыркнул. На ум пришел один похабный анекдот:

«— Не хочется вас расстраивать, но ваша дочь вчера явно перебрала алкоголя.

— Не может быть! Она даже в рот не берет.

— Боюсь, мне ещё раз придётся вас расстроить».

— Слишком ласковая, для того чтобы быть целомудренной, — не смог сдержать своего сарказма.

— Ах ты… — зло прошипел оскорбленный благородный отец, а рука старшего Лазарева сначала сжалась в кулак, а потом потянулась к левой стороне груди.

Млять-млять, Шувалов… К чему этот злой сарказм, все отцы, наверное, склонны переоценивать наивность и невинность своих дочерей. Надеюсь, Николай Алексеевич не думает, что Юля именно со мной потеряла девственность.

— Впрочем, не важно, — продолжил я более нейтральным тоном, — мы поженились из-за ребенка, и ему, обещаю, я постараюсь стать хорошим отцом.

— Да какой из тебя отец получится… Чему ты научишь сына, трахать одну, а любить другую?!

— Млять, так какого хрена вся эта свадьба?! — мгновенно завелся я. — Зачем мы поженились? Раз вы меня даже отцом хорошим не видите. Если честно, я не понимаю вашей логики?!

— Мужчина должен нести ответственность…

Да что же они как заведенные.

— Ну конечно, я помню наш разговор в моем кабинете, помню ваши утверждения о том, что полноценный человек может вырасти только в полноценной семье. А если я шизофреник, извращенец, бытовой садист и стану поколачивать вашу дочь и нашего ребенка, вы тоже будете настаивать на ответственности?

Николай Алексеевич крякнул… Неужто он тоже увидел проблемы в своих непогрешимых принципах?! Или это только мне кажется, что они дырявые, словно решето.

— Только посмей хоть пальцем ее тронуть.

— Странный вы человек, какие-то непонятные принципы ставите выше счастья своих дочерей.

— Сначала своих вырасти, потом поучай.

— Ну уж нет, я бы никогда не выдал свою дочку замуж за какого-то непонятного человека, к которому у меня уважения ни на грош, будь она хоть тройней беременная.

Рука старшего Лазарева снова потянулась к груди… Он даже побледнел, а на лбу выступила испарина. Ага, кажется, по-настоящему задел. Отеческое сердце, видимо, чувствует свою неправоту. Больное сердце, Алекс, больное сердце.

— Кстати, Николай Алексеевич, сегодня мы стали одной семьей. Надеюсь, теперь вы можете принять от меня деньги и заняться, наконец, своим лечением.

— Нет, от тебя я денег не возьму, сначала покажи, что можешь быть хорошим мужем моей дочери.