Не смей меня касаться. Книга 2

Думала, свежий воздух хоть чуточку охладит, волшебным образом успокоит мои расстроенные мысли, моих встревоженных, внезапно вернувшихся девочек. И мне на миг показалась, что я немного отдышалась, собралась, как перед прыжком, чтобы и дальше разыгрывать на этой свадьбе роль старшей сестры красавицы-невесты. Таня, маленькая глупенькая девочка, стоило мне снова увидеть Шувалова, и все кажущееся спокойствие разбилось, разлетелось, словно хрупкий стеклянный шарик, брошенный на пол чьей-то недрогнувшей рукой. «Таня, что ты делаешь, зачем пятишься назад?! Это непозволительная слабость!» — истошно орала во мне феминистка. «Иногда отступление это не признак трусости, а свойство настоящей мудрости», — поддержала мое бегство рассудительная девочка-отличница. Я же просто чувствовала, что пока не готова с ним встречаться… Или большой истеричный взрыв все-таки произойдет и тогда мне никаким образом не удастся спасти оберегаемую феминисткой гордость. Господи, как же я переоценила свои силы, приехав на эту свадьбу, не поняла, до какой степени соскучилась, не думала, что будет так тяжело смотреть на него издали, не смея приблизиться.

Шувалов не позволил уйти, в несколько быстрых шагов догнал, мужские пальцы сжались на запястье, пресекая мое отступление. Стоило только его руке прикоснуться к коже, и легкие снова наполнились перекрывающим дыхание жаром, хриплый, насыщенной душевной мукой шепот: «Таня», пробежался до боли знакомым током по телу. Боже, я сейчас упаду, бухнусь на колени перед ним, ведь ноги, хрупкие соломинки, меня совершенно не держали. «Мамочки! — закричали все девочки разом. — Что он творит!.. Куда нас тащит?!» «Таня ты должна быть как кремень!» — настаивала феминистка. «Танюш, пожалуйста, дай хотя бы запах его вдохнуть, один последний гребаный раз», — плакала, просила в моей голове развратница.

Шувалов затащил меня в ответвление коридора, где было две двери, на одной из которой было написано «Служебное помещение 1», на второй — «Служебное помещение 2». Мужская рука легла на сверкающую ручку первой комнаты, закрыто, потом Шувалов двинулся к другой двери. «Sоs! — кричала феминистка. — Если он тебя туда затащит, то пиши пропало гордость и самообладание!» Что было сил рванулась в противоположную от двери сторону. Мне бы только выбраться из этого закоулка. Получилось сделать лишь несколько шагов, Шувалов остановил, а его руки, заключая меня в капкан, уперлись в коридорную стенку по обе стороны от моей головы.

— Александр Иванович, пожалуйста, прошу вас, ведите себя прилично.

— Прилично, Таня, — серые глаза блеснули, — достали меня эти приличия.

Ноздрей коснулся чуть терпкий запах одеколона, и голова пошла кругом, словно я надышалась опиумом. «Танюша, я больше не выдержу, — предупредила меня развратница, — сейчас вцеплюсь ему в губы таким крепким поцелуем, что потом хрен отдерешь». «Нет, нет, не смей!» — кричала феминистка вместе с девочкой-отличницей. А мечтательница во все глаза смотрела на прекрасное лицо неправильного принца, пытаясь им налюбоваться. Моя грудь, не в силах удержать заметавшееся под ребрами сердце, бурно вздымалась, каждый вдох-выдох получался слишком шумным, с головой выдавающим мое истерично-возбужденное состояние. Шувалов тоже дышал, как боец-тяжеловес после тяжелого выматывающего боя. А стальные глаза неотрывно глядели на мои ярко-красные, совсем недавно сызнова напомаженные губы. И я тоже смотрела на его губы. «Пожалуйста, Танечка… Всего один малюсенький поцелуй», — плакала развратница.

— Не смей меня касаться! — вслух сказала феминистка, и со всей дури толкнула Алекса в грудь.

Шувалов, видимо, ожидал эту попытку высвободиться, а может, силы у меня было не больше, чем у маленького котенка, он сдавленно охнул, но ни на миллиметр не отодвинулся.

— Я разве касаюсь, — грустно улыбнулся Сашка, все так же поедая голодным взглядом мои губы.

Жар иссушил горло, красная помада загорелась на моих губах. Невольно их облизала. А потом сама испугалась, потому что от такого провокационного жеста зрачки мужских глаз расширились, а красивой лепки мужской рот стал приближаться. «О да… Сашенька, я так скучала, — всхлипнула развратница, — а руки, мой тебе совет, положи Тане между ножек, от твоей близости она уже целый вечер влажная, потому что ее возбуждает даже дышать с тобой одним воздухом». «Не-ет!..» — на выдохе прохрипела я словами самой упрямой феминистки и со всей силы топнула ножкой, вдавливая острую шпильку в дорогие черные, натертые до зеркального блеска туфли Шувалова. Его зубы заскрежетали, пытаясь справиться с болью, лицо мучительно скривилось, а вот сам Алекс даже с места не сдвинулся. Все так же стоял, удерживая в меня в капкане своих рук и тела.

— Давай ещё по яйцам, Танюша, — натянуто, через боль, улыбнулся Шувалов.