— Врач, приезжавший с бригадой медиков тем вечером, когда Николаю Алексеевичу стало плохо, после того как он побоксировал с моей рожей, в общем, доктор сказал, что его кардиограмма очень тревожная. Твоему отцу надо срочно заняться здоровьем, иначе в любой момент может произойти инфаркт. Танюш, у него серьезные проблемы с сердцем… Скорее всего, нужна будет операция, возможно, не одна. Я предлагал ему неоднократно, даже буквально несколько минут назад, оплатить его лечение в одной из лучших сердечно-сосудистых клиник нашей страны. Но, видимо, он считает мои деньги грязными или не хочет ходить в должниках у такого недостойного человека, как я.
Волнение разбушевалось в груди… Мой родной упрямый папка. Он всегда отмахивался от болезней, считая, что мужик не должен жаловаться, подумаешь, какой-то насморк, кроме того, он совершенно не доверяет современной медицине, считая, что сейчас не врачи, а сплошные шарлатаны.
— Николай Алексеевич просил вам ничего не говорить, сказал, что займется здоровьем, но мне кажется, ничего не делает. Во всяком случае, я осторожно выспрашивал у Юльки, она думает, что у папы легкая возрастная аритмия. Ты, если судить по твоему встревоженному лицу, тоже не знала о наличии серьезных проблем.
— Я-я…
Черт, я была слишком обеспокоена своими любовными терзаниями, чтобы думать о других, даже близких…
— Мы все так считали, связывали аритмию с гипертонией, которая наблюдается у многих мужчин в таком возрасте. Но папа регулярно проверяет артериальное давление и принимает соответствующие препараты для его снижения.
— Гипертония и сердечные проблемы, насколько я знаю, очень часто сопутствуют друг другу.
— Папа очень упрямый, чтобы его затащить в больницу, надо постараться.
— Не только папа, — усмехнулся Шувалов и посмотрел на меня, почему-то ласково, как на маленькую забавляющую его девчушку.
Феминистке такой взгляд показался оскорбительным, а девочке-мечтательнице наоборот понравился, и ей захотелось улыбнуться в ответ. Немного, хотя бы краешком губ.
— Спасибо за информацию, Александр Иванович. Теперь я могу идти?
Красноречиво посмотрела на его руки, все ещё удерживающие мою голову в капкане.
— Да, конечно…
Правая ладонь Шувалова очень медленно, нехотя убралась с коридорной стенки, а привлекательное мужское тело отодвинулось, освобождая мне проход. Дышать, теперь мне станет легче дышать, ведь сначала разозленно-возбужденная, потом влюблённо-огорченная, затем собранно-деловая мужская мощь на меня давили. А сердце отчего-то болезненно сжалось в груди, не желая удаляться от другого, бьющегося с ним в такт, всего истыканного моими шипами. «Тебя больше ничего не удерживает, иди, Танюша. Иди, черт тебя дери!», — приказала феминистка. «А как же поцелуй на прощание?» — оживилась развратница. «Когда целуются с чужими мужьями это называется адюльтер», — стала умничать девочка-отличница. «Адюльтер — это когда ахаются с чужими мужьями… Танюш, а давайте разок ахнемся, прямо на свадьбе, отомстим сестренке. Юлька ведь знала, знала, что это твой принц, ты же его первой нашла?» — предложила развратница… Но все на нее так убийственно посмотрели, что она тут же замолкла, а потом пробурчала сердито: «Что, даже пошутить нельзя?» «Таня, ты чего стоишь истуканом, это просто, переставляешь одну ногу, вторую, и опять одну, вторую, ать-два, левой, ать-два правой». «Ой, как же хочется оглянуться и снова посмотреть на него», — заплакала мечтательница. «Только попробуй, Танечка, — угрожающе шептала феминистка, — грудь вперёд, подбородок повыше… И пусть иголки осознания своей вины продолжают колоть его бездушный орган, перегоняющий кровь». Только знаешь, мой ненаглядный неправильный принц, это обоюдоострые иголки… Мое сердце такое же продырявленное и истекающее кровью.