Не смей меня... хотеть

До него я еще дойду. Все равно делать нехер, надо чем-то мозг занимать. Не могу же все время представлять, как размазываю сладкую рожу Лексуса по столешнице… Или по полу. Или можно по стене. Вообще, везде можно. Мест полно удобных. Да и думать про это приятно. Но опасно. Вдруг перепутаю фантазии с реальностью? И пойдет тогда лесом вся конспирация. Алька огорчится.

Нет уж. Лучше думать о неприятном. Например, о своих просчетах.

Ведь, не уцепись в самом начале первого курса Лексус за меня, не было бы этого всего… И, может, Альку я бы первый заметил… И был бы у нее первым. Во всем.

Эта категория мечт относится к сладкому, а потому торопливо прекращаю.

Смотрю на Лексуса. Он дико увлечен рассказом.

И очень самоуверен.

Алька ему немного авансов раздала в самом начале недели, вот он и завелся. Ходит, яйцами трясет. Мускулами ягодичными перекатывает.

А ведь такой был дрищ на первом курсе, пиздец просто!

Хотя, конечно, тоже весь на понтах, но у нас тут много кто на понтах-то были тогда. Школота вчерашняя.

Это я на год старше их всех, да и, учитывая ситуацию с папашей и дедом, вообще ощущал себя морально взрослее. Да и физически тоже, тут не отнять.

Я в восемнадцать вставал против папаши на спарринг и нормально держался пару раундов даже. Потом-то, конечно, нихера, он меня массой и умением давил, но проиграть ему было не стыдно. К тому же, я понимал, что моя победа — вопрос времени. Сейчас, например, я бы его сделал. Хотя… Он там тоже не все время на шконке валяется…

Среди первокурсников я смотрелся матерым мужиком. Они на меня с опаской пялились, подходить боялись.

А Лексус не испугался и подошел, завел о чем-то разговор, я покивал в ответ. Он заржал:

— Немой, что ли?

— Говорящий, — раскрыл рот я.

Лексус, на правах уже приятеля, дружески ржанул еще разок, и кликуха прочно закрепилась.

Мне было откровенно похер.

И когда Лексус после занятий позвал на вписку, тоже было похер.

Потому и пошел. И потом ходил. Потому что… Почему бы и нет?

Лексус оказался откровенно дерьмовым придурком, но со мной границ не переходил, общался с уважением, и как-то так само собой получилось, что мы начали казаться друг другу приятелями. Сом присоединился через пару дней, а за ним — Вилок. Нас прибило друг к другу каким-то странным течением и несло дальше вместе. Лексусу почему-то было нужно, чтоб я был под боком, я это видел прекрасно, понимал, но почему-то не считал нужным опускать его на место. Мне было даже комфортно. Кто-то копошится рядом, болтает, ржет… Пусть. Одиночество стало напрягать конкретно за этот год после смерти деда, и я был не против компании. К тому же, потом это стало приносить дивиденды в виде постоянно падающих в мою койку девок. Не приходилось напрягаться даже. Ну а то, что Лексус строит из себя самого крутого чувака на районе… Да и хер бы с ним. Пусть играет.

Так что все меня устраивало. Ровно до того момента, когда на третьем курсе Лексус не привел к нам за столик Блонди.

Вот тогда все и понеслось…

— Слушай… А что ты сегодня делаешь после занятий?

Я , придя в себя после погружения в воспоминания, с недоумением смотрю на узкую ладонь у себя на бицепсе. Изучаю ногти, длинные, острые, черного цвета. Охеренная жуть.

— Захар! — ногти нетерпеливо поскребывают по плечу, душная вонь от волос и одежды девки забивает ноздри, — может… Покатаемся?

Я смотрю на девку, силясь вспомнить ее имя. И не вспоминаю. А ведь я ее трахал. Наверно. Скорее всего. Иначе с чего бы ей так интимно прижиматься и так насточиво хотеть , чтоб я ее покатал?

Отворачиваюсь, скидываю ее руку с себя, тянусь за соком через стол.

В этот момент мимо проходит Алька со своим мелким радужным довеском. Хорошо, хоть без длинного бесячего урода.

Лексус тут же подрывается, медово тянет:

— Малыш…

И выскакивает из-за стола. Алька с недоумением смотрит на него, затем  осторожно и воровато косится на меня, словно проверяет, замечаю ли. Видит девку рядом, чуть раздувает тонкие изящные ноздри. И… Поворачивается к Лесусу, упорно что-то нашептывающему ей на ушко.

Я смотрю, сжимая упаковку от сока, смотрю, смотрю…

И ничего не могу сделать! Ничего!

Только наблюдать в бессильной злобе, как Лексус подхватывает ее под локоть и уводит из столовой.

Радужная мелочь пялится на это все неодобрительно, но своего ценного мнения не высказывает.

— Эй, дитя цветов, падай ко мне, — развязно хлопает Сом по коленям, пристально глядя на девчонку.

Она, развернувшись и скривив лицо, звонко спрашивает:

— Ты хоть знаешь, кто такие дети цветов?

Сом раскрывает рот, видимо, придумывая, что ответить, и затем бодро выдает:

— Как кто? Такие, как ты, разноцветные бабочки!

Она вздыхает, как-то грустно даже, серьезно:

— Ты бы хоть иногда книги читал, а не только надписи на презервативах. Глядишь, и телки нормальные давать бы стали.

— Такие, как ты, цветочек? — Сом стряхивает с себя облепивших его девок, подается вперед, кладет локти на стол, смотрит пристально и серьезно, — так ты мне скажи, какую книгу надо прочитать, чтоб ты мне дала?

И вот чувствуется, что ответ ему крайне важен.