Он непробиваем. Сейчас он сама непреклонность и властность, а не тот человек, который касался ее спины, держал за руку и гладил, снимая боль. Как в нем уживаются два разных человека? Не может ведь он быть одновременно и тем и другим?
И, понимая, что ей ничего другого не остается, она подчинилась, когда доктор с улыбкой и извинениями попросил ее пройти с ним, чтобы сделать тесты.
Сьюсан была вне себя от гнева, когда вернулась в гостиную, где ее поджидал Леонидас. В гостиной было полно бесценного антиквариата и дорогих вещей, но она едва заметила все это великолепие. Ее жизнь утекает прямо перед ней! Леонидас стоял у камина, опершись одной рукой о каминную полку, и, нахмурившись, смотрел на огонь, а не на нее. Он был без пиджака и галстука, в расстегнутом воротнике рубашки виднелись полоски шрамов. Сьюсан постаралась не придавать значения тому, как он привлекателен, но помимо воли тепло заструилось по телу.
— Ты будешь выглядеть очень глупо, — сказала она. Сказала сквозь зубы. — Ситуация крайне неловкая. Врач проболтается об этом всем таблоидам в Европе.
— Я лично не чувствую ни малейшей неловкости, — ответил Леонидас, так и не взглянув на нее. — А если врач осмелится, я его уничтожу.
У нее закружилась голова. Наверное, оттого, что это было сказано хоть и мягко, но с угрожающими нотками. Сьюсан шагнула к ближайшей кушетке и ухватилась за спинку. Она говорила себе, что ничего ужасного не случилось — ведь она не беременна. Мать просто получала удовольствие от своей язвительности, и давно пора перестать прислушиваться к ее словам.
— Я не беременна, — произнесла она, как ей казалось в сотый раз.
Леонидас посмотрел на нее тем тяжелым взглядом, который заставлял ее дрожать.
— Ты так уверена, малышка? Но я умею считать.
Сьюсан покраснела. Ее бросало то в жар, то в холод, она вцепилась в высокую спинку кушетки с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Она хотела сорвать проклятое фамильное сапфировое кольцо Бетанкуров и швырнуть ему. Она хотела ринуться вниз по огромной лестнице, выбежать на парижские улицы и нестись вперед, пока будут держать ноги.
А Леонидас продолжал пристально смотреть на нее. Ей в голову не пришло заняться подсчетами, потому что она была совершенно уверена в невозможности того, в чем он, кажется, был уверен. Но сейчас она стала считать.
Прошло семь недель с той ночи в поселке, и с того времени у нее не было месячных. Вообще-то она не могла вспомнить, когда в последний раз это происходило. Точно не было за десять дней до того, как она отправилась в Айдахо на поиски Леонидаса.
— Я уверена, что этого не может быть, — сказала она резко и обвиняющее. — Это невозможно. Почему ты так не считаешь?
— А ты видела презерватив в моей спальне в поселке, Сьюсан? Я лично не видел. Может, ты сама принимала таблетки?
— Что ты такое говоришь? Я была невинной девушкой.
— А я был святым, прожившим в горах четыре года. Откуда мне было знать, как ты проводила время в порочном окружении моей семейки?
— Да у тебя, как у культового божка, была прекрасная возможность пользоваться услугами своих привлекательных сподвижниц.
Леонидас улыбнулся, и его улыбка ее испугала.
— Разве я не говорил тебе, что все то время я был чист в своих помыслах и действиях? — Он продолжал улыбаться, но лишь ртом, а не глазами. — Я был верен тебе, Сьюсан, во время нашего брака. Так же как ты мне. По-моему, нам есть что отпраздновать. — Это было сказано стальным тоном.
— То, что произошло, было случайностью, и ничего не значит. Всего лишь случайность.
Он загадочно смотрел на нее. Неужели ничего не ответит?
Сьюсан не успела этого узнать, потому что в обшитую деревянными панелями дверь деликатно постучали, и в комнату вошел врач.
— Мои поздравления,
Теперь Сьюсан окаменела.
По-другому это не описать. Минуту назад она стояла разгневанная, и оскорбленная, и совершенно уверенная, что все это ошибка, а в следующую минуту почувствовала, что… что это не она, а кто-то чужой. Каждая клетка ее существа отвергала услышанное.
Невозможно, чтобы она была беременна, но рука машинально оказалась на животе.
Сьюсан едва заметила, что Леонидас проводил врача. Его не было… сколько времени она не помнила. Когда он вернулся, то закрыл дверь гостиной и подошел к камину. Остановившись, он молча смотрел на нее. Зловещая тишина повисла между ними.
Леонидас стоял неподвижно, губы были плотно сжаты, он смотрел на нее так, будто она была раздетой донага. Обнаженной.
— Разве это настолько плохо? — неожиданно мягко спросил он.
— Семья Бетанкур — это клетка, — сказала она, уставившись в паркетный пол, не закрытый ковром у камина. Ей стоило огромного труда говорить членораздельно. — Я не хочу жить в клетке. Должен быть выход.
Он сделался еще более мрачным, если такое возможно.
— Что ты имеешь в виду под выходом? — грозно спросил он, и у нее мурашки пробежали по коже.