Не смогу жить без тебя

— Смотри, малышка, — оборвал он ее, — как бы я после твоих слов в результате тебя не завоевал.

Она отвернулась, но он успел заметить ее улыбку.

— Правда в том, что твоя мать — самая страшная из них, — сказала Сьюсан. — Прости. Я не собиралась проявлять непочтительность.

У Леонидаса вырвался смешок.

— Я все еще отказываюсь верить, что это могла быть она. Я не хочу в это верить. Вот родственники… да, их подозревать имело смысл. Для интриг они отлично умеют сплачиваться. Так почему было не затеять самую что ни на есть большую интригу? — Он покачал головой. — Они не хотят за что-то отвечать. Ответственность — вот чего они не выносят. Они просто хотят денег. Денег, статуса и власти. Они хотят, чтобы власть сама плыла к ним в руки. Хотят власти, не прилагая никаких усилий.

— Ты уверен, что это твоя мать? — спросила она.

— Детективы пришли к такому заключению несколько недель назад, — с горечью ответил он. С большей горечью, чем хотел показать. — Но я отказывался это признать.

— У них есть неопровержимые доказательства?

— До сих пор не было, а сейчас есть.

Они смотрели друг на друга, стоя под ярким солнцем греческого острова, не в силах ничего сказать перед лицом ужасной правды.

Леонидас подумал, что он никогда не одолеет эту женщину, но она так глубоко вошла ему в душу, что он не мог дышать. И это происходит помимо его желания.

— Как мне реагировать на то, что она оказалась намного хуже, чем я предполагал? — выдавил из себя Леонидас эти слова, потому что лучше уж их произнести. — Она начисто лишена материнского инстинкта… Все одно к одному. Нет ничего удивительного в этой новости. — Леонидас покачал головой. — И все же…

— И все же… — эхом вторила ему Сьюсан. Она протянула руку, положила ему на грудь и долго держала. — Что ты будешь делать?

— Что я могу? — Он словно потерял способность защититься своей обычной твердостью, непробиваемостью. И в этом виновата женщина, которая стоит здесь. Она прижала к его груди руку, а ее ладонь — талисман для него. Он знал, что это она причина того, что его душа окончательно не очерствела.

У него есть Сьюсан. И он вдруг ощутил уверенность в чем-то важном для себя. До сего момента он считал, что не способен на глубину переживаний, что ничего не знает о любви. Совсем ничего. Никогда не знал и сомневался, что когда-нибудь узнает. А теперь…

— Я не могу привлечь мать к ответственности, — сказал он, с трудом сохраняя хладнокровие. — Я не хочу чрезмерного внимания к аварии с самолетом и еще меньше к тому, что случилось потом. Отдать ее под суд? Это было бы всего лишь мимолетное удовлетворение и повредило бы компании, вызвало бы излишние вопросы. Зачем создавать еще проблемы? Их и так достаточно. — Леонидас старался держать себя в руках. — Она забрала четыре года моей жизни. Хватит.

Глаза Сьюсан сверкнули.

— Я восхищаюсь твоей практичностью. Но я хочу, чтобы она расплатилась, пусть ты этого и не хочешь.

Леонидас знал, что запомнит этот момент навсегда. Рука Сьюсан лежала у него на груди, голубые глаза полны огня — вот она, его защитница. На душе никогда не было так светло. Он не верил, что такое бывает.

— Заставить ее расплатиться — это просто, — ответил он, не справившись с хрипотой в голосе. — Ее заботит только одна вещь — деньги. Лишить ее этого — подобно высылке в лагерь в Сибирь. — Он пожал плечами. — Я урежу ей содержание, закрою доступ ко всем денежным средствам, и уже через неделю она будет тише воды ниже травы.

— Аполлония? — не поверила Сьюсан. — Я не представляю ее покорной и смиренной.

Леонидас сделал шаг назад… пока не поздно, пока не обнял жену и не сказал те слова, которые не должен говорить. Он не может позволить себе такого рода слабость. И не сейчас, когда перед ним предательство с одной стороны, а с другой — похищенная супруга.

И ребенок, который войдет в этот мир и узнает, что его отец держал пленницей на острове его мать.

Леонидас не хотел быть копией своего отца, за холеным обликом которого скрывался деспот.

А копией матери? Неужели ему не приходило в голову, что он похож на свою мать в большей степени, чем он хотел это допустить? То, как он поступает с Сьюсан, это доказывает.

Его отец просто избил бы непокорную женщину, а то, как он поступает сейчас, игра в духе Аполлонии. Манипулирование и предательство. Неужели это у него в крови?

— Надеюсь, ты сообщил ей, что тебе все известно? — нахмурившись, сказала Сьюсан. — Чтобы ей это не сошло с рук. Пусть знает, что ее ждут последствия.

Но Леонидас смотрел куда-то мимо. Он смотрел на скалы и на море. Необузданная стихия Греции затрагивала глубокие, врожденные чувства. И вдруг его пронзила мысль, что Сьюсан делает с ним то же самое.

Она ведь сказала, что он может держать ее в клетке, но никогда не покорит.

И он осознал это только сейчас, потому что вырвался из собственной клетки. Наконец он увидел свою мать такой, какая она есть. Не светскую даму, порхающую по всему миру, куда только ей заблагорассудится, а женщину, заказавшую убийство собственного сына. Вот так, между прочим, по прихоти.

Она даже не отрицала этого.