Не сотвори себе кумира

– Вы должны понять, Ефимов, — сказал он мягко и как равный равному, — что в наше время все, казалось бы, пустяшные проступки и обычные ошибки считаются уже преступлением. Язык наш-враг наш, и его всегда надо держать за зубами… Весь вопрос в том, как отнесется к этим вашим проступкам "тройка". Возможно, что она ваше "дело" прекратит, но, возможно, даст незначительное наказание. Я лично полагаю, что ваше дело пустое и в скором времени вы будете на свободе.

Упоминание о свободе произвело на меня магическое действие. Вырваться, во что бы то ни стало вырваться из смрадного каменного мешка! Дело мое — пустое! "Тройка", состоящая, несомненно, из старых большевиков, все поймет с полуслова. К измученному сердцу подкатила горячая волна новой надежды.

– Что от меня требуется? — спросил я с готовностью.

– Вам необходимо подписать протокол показали! с теми обвинениями, которые были предъявлены Громовым. Курите, — придвинул он ко мне свой портсигар

– Но ведь он подписан мною на первом же допросе, — ответил я, жадно затягиваясь дорогим папиросным дымком.

– Громов отстранен от дела, и его протокол считается недействительным: времени-то прошло три месяца!

– Хорошо, пишите новый, — сказал я. Бельдягин заметно повеселел. Не рассчитывая, видимо, на столь быстрое согласие и боясь отказа, он торопливо достал чистый бланк протокола и наскоро записал мои анкетные данные.

– Первый вопрос, — записывал он, — признаете ли себя виновным в сочувствии и покровительстве врагам народа? Так, например, в заметке, осуждающей Тухачевского и других предателей Родины, вами пропущена в печать фраза: "Дело Тухачевского потрясло весь пролетарский мир".

– Но ведь это был заголовок заметки и он в газету не попал.

– Сейчас важно не это. Была такая фраза?

– Была.

– Значит, признаете?

– Ладно, признаю!

– Подпишитесь вот здесь.

Он указал мне место под этим вопросом и ответом, и я подписал. Ниже моей подписи Бельдягин поставил свою.

– Вот и хорошо, — сказал он с заметным облегчением и сформулировал второй вопрос: — Признаете ли себя виновным в восхвалении врагов народа, и именно: в тридцать четвертом году, отвечая после своей лекции на вопрос, как работает сейчас Бухарин, вы ответили, что Бухарин работает удовлетворительно.

– Я так не говорил.

– Какая разница? Дело сейчас не в слове, а в существе вопроса. Ведь по существу вы одобряли его работу?!

– Его работу одобряло тогда Политбюро ЦК партии, а не я!

– И вы тогда косвенно его похвалили!

– В то время, как и во все последующие годы, Бухарин состоял членом ЦК и не был еще объявлен врагом народа…

– Сейчас это неважно.

– Тогда что же все-таки важно? — начал я снова сердиться. — Я вижу, для вас важно только то, что против меня, и совсем неважно, что за! Где же тут логика, не говоря уже об истине?

– В логике разберется "тройка".

Светлая надежда на справедливое решение "тройких честных старых чекистов, которые отнесутся ко мне со всей непредвзятостью, снова наполнила меня до краев я опять обмяк.

– Скажите, а "тройка" вызовет меня при обсуждении моего дела Бельдягин опустил глаза и начал неуверенно теребить бумаги в папке. Видно было, что мой неожиданные вопрос его смутил, однако я не придал этому значения

– Конечно, конечно, и даже обязательно вызовет, — наконец заговорил он. — Всех старых партийцев "трои-ка" вызывает лично… Непременно вызовет.

Лишь через много недель мне стало ясно, что Бельдягин врал, но в тот момент, "наивной веры поли", я живо вообразил себе трех добрых и, главное, справедливых старцев вроде нашего Василия Кузьмича. Мне рисовалось даже, как они весело улыбнулись над моим "делом", как небрежно его изъяли и сказали: "Иди работай, Иван, и больше не своевольничай".

Окрыленный собственным воображением, я еще раз расписался в протоколе под словом "признаю". Бельдягин не замедлил поставить и свою подпись. Он был оживлен и доволен.

– Последний вопрос. Признаете ли себя виновным в защите врагов народа, выразившейся в том, что на партийном собрании в редакции выступили в защиту арестованных Арского и Лобова?

– Это я признаю с особым удовольствием, потому что и сейчас верю в их невиновность.

– Вот и отлично, — удовлетворенно подытожил Бельдягин, отбирая подписанный мною протокол и поспешно ставя на нем и свой крючок. — Теперь все, — заключил он.

Нажав кнопку звонка, он поднялся, строго и по-деловому подтянулся, отчего нежно скрипнули ловко сидевшие на нем портупея и кобура на ремне. В мою сторону, он уже не глядел. Интерес ко мне в нем тотчас же иссяк, как будто меня больше не существовало. Куда девалась его недавняя предупредительность?

Вошел сопровождающий.

– Отведите арестованного.

Почувствовав нечистую победу "закона и порядка" И над своей человеческой слабостью, я с трудом поднялся, словно под гнетом новой тяжести, и почти безразлично спросил:

– Свидание с родными и передача будет?

– Да. Теперь будет.

– Когда?

Мы их известим — и вас уведомят… Если у вас изъяты деньги при водворении сюда, то на них вы можете брать продукты в тюремном ларьке. Деньги перечислят туда утром, — в тысячный, вероятно, раз повторил Бельдягин заученную фразу.