Не спасай меня

– Она совсем не любила вас? – вырвалось у меня.

– А черт его знает, – немного помолчав, ответил Миша. – Говорила, что любит. На ночь вот целовала. Это известно только ей, и эти знания она унесла с собой в могилу. Иногда, правда, казалось, что души не чаяла, особенно при отчиме. При нем она была самой любящей матерью на свете. Мы с Лехой не могли понять: правда внезапно так прониклась или роль исполняет… Она была хорошей актрисой и настоящей сукой. Говорят, некоторые мужики подсознательно ищут себе жену, похожую по характеру на мать… Нет, не хотелось бы мне, чтобы моя девушка была хоть чем-то на нее похожа.

Лицо парня стало хмурым и отстраненным.

Мы с Мишей вместе с другими прохожими слушали, как паренек хриплым ломающимся голосом пел песню Виктора Цоя. Рядом стояла еще парочка подростков, которые, как из рассказа Миши, разгуливали с бейсболкой в руках. Время от времени прохожие кидали в нее деньги.

– Подожди, я сейчас! – Я отстранилась от Матвеева, который обнимал меня за талию, и подошла к одному из подростков. Миша с напряжением смотрел в нашу сторону. Договорившись, они подошли к играющему на гитаре парню. Тот в последний раз ударил по струнам, затем выслушал своих приятелей, отыскал глазами Мишу и протянул ему гитару. Я подошла к Матвееву.

– Устроим вечер ностальгии, – шепнула я, – я ведь никогда не слышала твоих песен. Только, чур, вся выручка от выступления им. По-другому бы они мне инструмент не дали.

Миша усмехнулся и взял из рук подростка гитару. Я встала рядом с зеваками, скрестив руки на груди, и слушала, как поет Матвеев.

Одним лишь взглядом сердце

Разрубив напополам,

Звездой холодною с небес сорвусь

И расколюсь, упав к твоим ногам.

Прости. Я насмерть.

Больше не вернусь.

От этой песни перехватило дыхание, изрезало легкие. Слишком в непростой ситуации мы находились, чтобы петь такое. Я постаралась унять мурашки, которые тут же побежали по коже. И теплый летний воздух вдруг стал леденящим.

Доиграв, Миша отдал гитару довольным подросткам, пересчитывающим выручку.

– Может, еще одну? – спросили они.

– Спасибо, парни, – покачал головой Матвеев. – Как-нибудь в другой раз.

Миша подошел ко мне и взял за руку.

– Пошли искать отель, а то так поздно нас могут и не заселить.

– Продолжим вечер ностальгии? – спросила я, по-прежнему находясь под впечатлением от печальной песни Миши. Шла спиной, чудом не врезаясь в прохожих. А ведь Матвеев даже не спросил, понравилось ли мне его выступление… Хотя, наверное, все было ясно по моему растерянному лицу.

– Вечер ностальгии? – устало переспросил Миша.

– Никуда не уходи! – выкрикнула я, уже направляясь к продуктовому магазину с яркой неоновой вывеской. Хотелось поднять Матвееву настроение.

Глава шестнадцатая

Миша долго возился с замком.

– Ключ какой-то кривой, – впотьмах ворчал Матвеев, – еще и света на этаже нет.

Хостел располагался в четырехэтажном доме, номер нам достался на самом верхнем этаже. Судя по всему, раньше здесь было чердачное помещение. Хозяева выделили пару этажей под номера, и нам просто чудом удалось ухватить себе двухместный. После ночи в поезде хотелось уединения.

Наконец Миша справился с замком, и мы осторожно заглянули в темную комнату. Окно здесь располагалось на самой крыше. Сквозь него на бывший чердак проникал свет от фонарей, освещая стоявшую посередине номера кровать. Миша щелкнул по выключателю, и небольшое помещение озарилось тусклым желтым светом.

– Вау! – проговорил Миша, оглядывая небольшой номер. – Аскетичненько.

Кровать, встроенный шкаф, небольшой столик и два стула – вот, пожалуй, и все.

– Зато вроде чистенько, – неуверенно проговорила я. Здесь было такое слабое освещение, что толком ничего не разберешь. Небольшая лампа тускло мерцала и трещала под потолком. Конечно, этот номер отличался от тех, в которых раньше мы останавливались с родителями. Мой отец требовательный ко всему, в том числе и к условиям отдыха… Видел бы папа эту гостиницу, у которой на входе не горела цифра «2» на вывеске «Ночлег… 4 часа». Время от времени вывеска так устрашающе мигала, что я опасалась, как бы эта конструкция не заискрилась в любую секунду. Хотя здание и коридоры были в плачевном состоянии, сам номер показался мне симпатичным. Большое чердачное окно придавало комнате особый шарм.

– Прости, ты, наверное, никогда в таких номерах не останавливалась, – виновато проговорил Миша, словно прочитав мои мысли.

– Перестань, – поморщилась я, снимая босоножки. – Здесь скромно, но мило. Окон только нормальных нет, что немного странновато. Зато есть кондиционер!

Я вышла на середину комнаты и, задрав голову, посмотрела на чердачное окно. Здорово, звезды видно. Сегодня они такие яркие и низкие…

Миша подошел ко мне и тоже поднял голову. Я отвела глаза от окна и искоса посмотрела на парня. Красивый профиль, выпирающий кадык на загорелой шее, волнистые волосы, спадающие на светлый ворот рубашки…

– Я тоже впервые в таком номере, – наконец проговорил Матвеев, не отводя взгляда с чердачного окна. – У тебя нет клаустрофобии?

Я, закусив нижнюю губу, только покачала головой.