«Не стояли звери около двери...»

В круглом глазке светофора напротив перехода зажегся зеленый свет. Жилин быстро перешел на другую сторону улицы. Справа, на пересечении Ленинградского проспекта и улицы Алабяна, стоял огромных размеров стенд, на котором традиционно с начала восьмидесятых годов вывешивали цветные портреты Генеральных секретарей ЦК КПСС.

«Сколько их сменилось за эти годы? - Жилин на мгновение задумался. - Брешнев, Антропов, Черненок, Грикин, Ромаков... А теперь вот Лихачев»...

В последние полтора-два десятилетия стране и партии фатально не везло на правителей. Старика Брешнева подкосил обыкновенный насморк после ноябрьской праздничной демонстрации 1982 года. У Антропова неожиданно сдали больные почки. Черненок в последние месяцы своего секретарства едва мог дышать от бесконечных приступов астмы... Сменивший Черненка в руководящем кресле бывший партийный босс Москвы Грикин выглядел на этом фоне бодреньким здоровячком и сначала вселил в партаппарат уверенность в долгом и беспроблемном своем царствовании. Кое-кто уже, потирая руки, всерьез предвкушал скорое возвращение к хлебосольным и пьяным брешневским временам, порушенным антроповскими дисциплинарными новациями. Но судьбе было угодно распорядиться иначе. Всего через два с половиной года после своего избрания на очередном внеочередном пленуме, аккурат

на семидесятилетие Октябрьской революции, товарищ Грикин сильно перебрал на банкете в ЦК партии. Выйдя из-за праздничного стола в туалет по малой нужде, «великий сын советского народа» не удержался на ногах и рухнул головой прямо в мраморный итальянский унитаз - помощников и охрану в партийных верхах в сортиры принято было не брать. Новый Генсек, ленинградский выходец Ромаков, оказался человеком хмурым, вспыльчивым и чрезмерно крикливым. В конце концов, это его и сгубило. Узнав, что информация о пьяном кураже его племянника в Грановитой палате попала на страницы зарубежных газет, Ромаков вызвал к себе министра иностранных дел и первого зампреда КГБ и устроил им разнос со швырянием папок в лицо и битьем кулаком по столу. Но, увы: на высшей ноте самого крутого и эмоционального выражения горячее партийное сердце Генсека не выдержало нагрузки и просто остановилось. С тех пор, вот уже восьмой год, страну, раскинувшуюся на просторах от Бреста до Владивостока и от Новой Земли до Кушки, твердой рукой вел к полной и окончательной победе коммунизма новый Генеральный секретарь - Кузьма Егорович Лихачев.

Жилин поднял взгляд. С портрета на стенде на него смотрел седовласый упитанный человек с округлым овальным лицом и по-старчески чуть приотвисшими щеками. Пепельно-серые брови над глубоко посаженными небольшими карими глазками Генсека слегка приподнимались к переносице. Это сочетание пухлых розовых щек и подчеркнутых густыми бровями почти затененных глаз делали Лихачева похожим на надувшегося от собственной значимости хомяка.

«Зверушка, - ухмыльнулся про себя Жилин. -Добродушный и ласковый хомячок с маленькой лапкой на красненькой ядерной кнопочке... Наш Кузя так любит, когда его хвалят и дарят ко дню рождения яркие цацки!»

Этим летом товарищ Лихачев получил очередную, уже шестую, звезду Героя Советского Союза, переплюнув таким образом личный рекорд своего предшественника - сентиментального и слезливого скромняги Леонида Ильича. Теперь шесть экземпляров высшей награды страны сияющей перевернутой пирамидкой украшали на всех официальных мероприятиях горделиво выпяченную грудь Генсека. Звание Генералиссимуса благодарные народ и партия дали Кузьме Егорычу еще раньше, как только над Кабулом рассеялся радиоактивный пепел, а гусеницы советских танков заутюжили баррикады поднявших голову «антисоциалистических элементов» в мятежных Праге, Варшаве, Кракове и Гданьске.

Жилин прошагал мимо вытянувшейся вдоль проспекта песчано-коричневой туши какого-то режимного института и перешел по подземному переходу к стеклянно-бетонной башне «Гидропроекта». Еще раз бросил стремительный взгляд назад, снова пытаясь отыскать за спиной «топтунов», а затем широким размеренным шагом двинулся по Ленинградке к седьмому учебному корпусу авиационного института.

Иван, больше не оглядываясь, прошел мимо двухэтажной «стекляшки» - пристройки к «Гидропректу», мимо жилого дома с пельменной на углу и двинулся вдоль металлического забора, обозначавшего начала территории авиационного института. Пятиэтажный учебный корпус был похож на огромный, уложенный на бок параллелепипед, усеянный вдоль всей длины широкими глазами застекленных окон. Первый этаж был полуторной высоты, его окна были выше и снизу доверху зарешечены - чтобы предотвратить попытки коварных заграничных шпионов пробраться в святая святых советской авиационной и ракетно-космической науки.