Не страшные страшные рассказы

– Да ты просто завидуешь!  Сама уже два раза в разводе, вот и злишься – заявила не в шутку обиженная Клавдия Степановна.

– Ай, я и в третий разведусь, и в четвёртый. Далеко ещё до шестидесяти!  – показала язык Светка и, наклонившись к Анне, прошептала – Ты поглядывай там. Мой-то первый, что наркоманом оказался, так вот тоже также лопотал всё себе под нос, да зрачками огромными пугал.

Аня спала ту ночь беспокойно, и проснулась от света, упавшего ей на лицо. Приподнялась, увидела, что свет идёт от стенного шкафа, сонно отыскала очки, надела и увидела: Фёдор методично вынимал свежевыглаженные рубашки, внимательно рассматривал и скидывал в кучу у ног. Она взглянула на мобильник: без пятнадцати пять.

– Ты чего? – спросила она сухим голосом.

– А рубашки-то ты, милочка гладить совсем не умеешь. Вот на рукаве морщинка, а вот на манжете залом,  а здесь передние планки у плечей не проглажены… И порошок какой-то вонючий используешь.

– Я с кондиционером.

– В моё время всё ручками полоскали в холодной воде, просто в ледяной. А нынче все такие барышни пошли, маникюра бояться испортить.

– Да я…

– Придётся мне всё перегладить. – И, действительно достал доску, включил утюг, пошёл к кухонным шкафам и стал что-то искать.

Она натянула трусики, накинула сорочку и подошла к нему.

– Милый, не надо, я сама.

– А крахмал где? – ворчливо спросил он.

– Нет, кажется.

– Как нет? Как в хозяйстве может не быть крахмала? Разве он сейчас не продаётся?

– Продаётся. Зачем тебе, я куплю после работы.

– Гладить. Мужские сорочки, милочка, без крахмала гладить – только портить.

– О Господи! Да что с тобой?

– Ничего. Придётся обойтись так – пробормотал он себе под нос. Налил холодной воды в кружку – Разбрызгивателя для белья тоже нет, естественно?

– Там в утюге есть.

– В утюге всякой дряни полно. Вода будет грязная. Как же вас тут всех разбаловали!

И стал гладить, прыская водой изо рта. Аня хотела было сказать, что во рту у него не чище будет, чем внутри у утюга, но поняла, что надо молчать. Он быстро и ловко гладил, и одновременно читал ей лекцию по домоводству. Она узнала, что неправильно шинкует капусту для щей и борща, тратит слишком много масла для жарки картошки, не умеет выбирать хорошее мясо и не аккуратно чистит рыбу. К шести все рубашки были выглажены, приборы убраны, свет погашен, и она, совершенно измученная, смогла кое-как заснуть, отодвинувшись на край кровати. Утром проснулись по звонку будильника. Фёдор прижал к себе, поцеловал и сказал, как ни в чём не бывало:

– С добрым утром, Нюсечка! – вгляделся и озабоченно – Что-то ты бледненькая. Сон дурной приснился?

И она совсем было подумала, что только сон. Но открыла шкаф, достать юбку, и увидела непривычно ровные ряды рубашек, чересчур гладкие пластроны и спинки, безупречные воротники… она бы так никогда не смогла. Фёдор подошёл сзади, обнял и тихо сказал:

– Ничего, Анюта, ничего, всё в порядке. Всё объяснится. – Но сам так ничего и не объяснил.

Потом как-то вечером, в субботу, она вернулась с работы домой и застала его в очках, разглядывающим старые фотографии. Это был не альбом в красном выцветшем бархате с выдавленным букетом роз на обложке, рыхлый, старый, который он показал ей однажды. Большие рыхлые пачки фотографий, жёлтых от времени, с обломанными уголками и чернильными надписями на обороте, просто лежали в старой папке для бумаг с завязочками. Но её удивили не фотографии, честно говоря, она едва взглянула на них, а старые роговые очки с помутневшими стёклами на носу у Феди, который всегда подтрунивал, что она глаза  собой в футляре носит.

– Иди-ка сюда – поманил её он пальцем, – иди-ка, иди. Видишь? – на старом – дагерротипе, что ли? – группа людей с неестественно застывшими лицами, сжатыми губами и выпученными глазами: двое взрослых в парадных одеждах, мужчина в пиджаке, женщина в платье с кружевным воротничком и манжетами, и восемь детей, один, совсем маленький, годовалый что ли на руках. – Дед мой Илья Алексеевич и жена его Аглая. У них семнадцать душ детей было. И все выжили. – Какой дед? Какие дети? Феденька, что ты говоришь, очнись! – крикнуть бы, да дыхание обивается, голос пропал

– Вот. Семнадцать душ. А у нас ни одного.

– Ты же знаешь, я не могу. – Нашлись силы откуда-то, – Ты же говорил, тебе не важно.

– Нам нужен ребёнок. – сухо сказал чужой человек Фединым голосом с нефедиными интонациями. – и если ты не способна, найдём другую, поняла? – и больно сжал её плечо.

С того вечера Аня стала его бояться. Каждый день к невесёлым наблюдениям добавлялись новые тревожные признаки, сны стали беспокойными, голова пухла от предположений и догадок, а потом и вовсе кошмар начался.