Не страшные страшные рассказы

Но дед был крепок и уверен в себе, он жёсткой рукой справлялся с предками, взял в жёны приезжую девушку из интеллигентной семьи, родил пятерых детей. К сожалению, две мои тёти не унаследовали родовой особенности. А может и к счастью: обе вышли замуж, живут, как нормальные люди, с нормальными радостями и с нормальными проблемами. Один из дядьёв умер в семнадцать лет от рака крови. Второй погиб в Корее (как тогда говорили: при исполнении особо важного правительственного задания). Но у отца было трое сыновей, и все чувствовали в себе силу рода, так что надежда оставалась. А потом всё полетело кувырком. Отец погиб и братья в одночасье. Дед только успел немного рассказать мне, что за голоса шепчутся со мной перед сном, а тут на меня навалилось.

Понимаешь, Анюта, мне только семь было, а я почувствовал, как отец умирает, братья, как все эти тысячи, что они в себе несли, и сами они врываются в меня, переполняют, замещают, вытесняют… И дед то же самое почувствовал, я уверен. Вот и не выдержал. Да и то сказать, ему уж далеко за восемьдесят было. А дальше ты всё знаешь. Вот и живу я теперь, и все Воршуды, и все, кто были до них, и до них тоже, до тридесять десятого колена живут во мне. Те, что подревнее, мирно живут своей жизнью, меня не трогают. Но некоторые… некоторые рвутся к жизни и иногда берут надо мной верх. И их абсолютно не интересуют мои желания, мои возможности и мои страхи.

Анна смотрела на него, слушала этот фантастический бред и думала только одно: да он сумасшедший, бежать, бежать, бежать от него. Встала, взяла большую спортивную сумку и стала методично снимать с плечиков вещи и укладываться. Фёдор сидел, смотрел на неё и молчал. Она переоделась, свернула халатик и тапочки, положила в боковой карман, застегнула молнию. Подумала с минуту, не забыла ли чего. Решила, что если забыла, то всё равно мелочь какую-нибудь. Пошла в прихожую, надела сапоги, стала заворачивать шею шарфом.

– Анюта, я тебя люблю. Не уходи, пожалуйста – чей-то голос из комнаты. Чей? Кого из Воршудов, заполнивших его безумный мозг?\

– Ключи я оставляю. Прощай, Фёдор.

9

– Девушка! Девушка, вы что стоите? Конечная, девушка, приехали! – кондукторша трясёт за плечо, участливо смотрит в глаза. – Вы в больницу что ли, девушка? На операцию? Вам, может, скорую вызвать?

– Нет, спасибо, я в порядке.

Пропустила свою остановку, возвращаться придётся. Ну ничего, ещё подумаю по дороге. А по дороге заклубились невесёлые мысли о возвращении старой жизни со скандалами, упрёками, тесной комнаткой, без него, без него, без него… И тоска сжала сердце и не отпускала уже, только усиливалась, пока поднималась в лифте, пока открывала дверь, пока объяснялась с Иркой, в прострации глядя на её округлившийся живот, пока шла в свою комнату, вернее, уже, похоже, не в свою, уже со сдвинутой мебелью, содранными обоями… Столкнула коробки с дивана, освободила уголок, присела, с трудом расстегнула молнию, а сапоги не стащить: ноги опять распухли. Закусила губу, стянула один сапог за другим. Выпрямилась – и снова замутило со страшной силой. Когда вышла из туалет, отирая губы, перед ней стояла Ирка с чашкой воды в руках.

– На вот, выпей. Срок-то какой?

– Да не беременна я, проверялась.

– К врачу ходила?

– Тест сделала, – что, чашка уже пустая? Пойти налить ещё…

– Один раз?

– Да.

– А месячные когда были?

Когда? Да она со всей этой катавасией… неужели в конце ноября?

– Девять недель назад.

– Ты полоумная. Ты полоумная – Ирка перешла на свой обычный визжачий полукрик, – Да кто же верит этим тестам! Девять недель, и к врачу не пошла.

– Ира, ты же знаешь…

Ирка уже в своей комнате шарится по полкам и кричит, не переставая.

– Что я знаю? Что ты знаешь? Как мы будем жить теперь: два младенца в одной квартире! На,– протягивает коробочку, – Проверься. А завтра запишись к врачу. Может, ты и не беременна, только тогда точно больна чем-то.

Ещё один тест. Ещё раз раскрыть упаковку, проделать все манипуляции и сидеть на унитазе со спущенной крышкой, слушая, как Ирка кричит в трубку:

– Да Марина Марковна, извините, что беспокою, у меня срочное дело. Вы сегодня как принимаете? Вечером? Ох, Мариночка Марковна, а Вы очень заняты? Есть  окно? Мне очень неловко Вас просить, но понимаете, сестра моего брата, там такая история, её парень бросил, а она вроде как в положении. В общем, я буду Вам очень благодарна, если Вы согласитесь сегодня же её принять.

Что, если всё-таки беременна? Да нет, столько лет прошло, всякая надежда пропала. А вдруг? Нет, нельзя. Он же безумный совершенно, и ребёнок, скорее всего, тоже будет такой, надо идти на операцию, ещё не поздно, слава богу. Но эти женские нотки в голосе, эти советы насчёт внешности, это ворчание свекрови на нерадивую невестку, эти выглаженные безупречно рубашки, этот суровый чужой голос неужели всё это тоже просто раздвоение личности?

Из коридора доносится:

– Всё, я договорилась. В пять часов тебя ждут. Тут недалеко, минут пятнадцать идти всего. Ты ещё поесть успеешь. У меня борщ есть и котлеты. Ты что будешь-то, Ань? Ну, чего молчишь, а тест как? Чего там?