Не стреляйте в рекламиста

- Вот. - Ефим развернул чертеж. Сердце замерло. Первый эскиз он создавал в больнице, где очень тяжело перенес менингит. Потом более подробные чертежи сделал после изучения книги "Учимся летать", которую сочувствующий отец выписал ему по почте.

Володя внимательнейшим образом изучил неумелые линии.

- Значит, если я предложу тебе что-то другое, ты откажешься?

- Не знаю. - Ефим опустил глаза. Он и в самом деле не знал. Но его самолет прямо просился в небо. Летящий, он часто снился мальчишке. Единственно, чего не вытанцовывалось, так это название.

"Ту" - Туполев, "Як" - Яковлев, "Ил" - Ильюшин. А вот "Бе" - вовсе не Береславский, а Бериев, талантливейший конструктор гидросамолетов. Аббревиатура от "Ефим Береславский" получалась вообще неудобопроизносимая. Да, было от чего задуматься...

Володя поразмышлял еще немного и, отодвинув чертеж к Ефиму, подытожил:

- Действуй.

Легко сказать! Дерево есть, бумага и ткань есть, инструменты стоят. Но непонятно, с чего начать.

К нему подошел строгий черноволосый парень, Максим Флеров, всего лишь года на два старше:

- Ты умеешь строгать, паять, точить?

- Не знаю, не пробовал, - высказался за Ефима из угла толстый Сережка Чеботарь. Все заржали. Ефим тоже. И в самом деле, смешно. Только в анекдоте спрашивали, умеешь ли ты играть на скрипке.

Флеров, не обращая внимания на шутки, помог сделать Ефиму эскизы деталировки и разбить работу на технологические этапы.

- Теперь сам, - сказал он. И посоветовал: - Лучше начать с нервюр*.

Четыре рабочих часа пролетели незаметно. Многие подходили, подсказывали. Ефим сам спрашивал у Флерова и Володи. К концу занятия пакет фанерных нервюр, обточенных (пусть и не идеально) в соответствии с выданным Володей профилем, уже лежал на верстаке. Все шло хорошо. Похоже, новенького приняли. Лишь один эпизод был... не то чтобы неприятный, но...

Семенов подошел к нему и своеобразно указал на неправильную заточку скальпеля:

- Ты делаешь как-то по-еврейски!

- Я по-другому не могу, - признался Ефим. - У меня и папа - еврей, и мама - еврейка.

Тут надо сказать, что антисемитизм не шибко отравлял молодую Ефимову жизнь. Он довольно поздно узнал о своем отличии от других, и это его особо не трогало, так же как и его товарищей. Но время от времени происходили шокирующие события. Однажды он слегка подрался с Колькой Архиповым, пацаном из их класса. Подрался во дворе дома. Событие не было исключительным: они с Колькой дрались и мирились по три раза на дню. Но вдруг из окна четвертого этажа вылез по пояс Колькин отец и - на всю улицу! - начал учить Кольку никогда больше не связываться с этим подлым жиденышем!

С Колькой они помирились через двадцать минут. Но осталось большое недоумение: что же он такого сделал Колькиному отцу?

Позже это печальное - не только для евреев! - явление еще не раз коснется Ефима. Но, пожалуй, уже не будет задевать так больно и обидно...

Ефим второй раз за вечер заставил застыть кружковскую жизнь. Авиамодельное сообщество задумалось. И пришло к единственно разумному выводу: парень не виноват. Один - хромой. Другой - рыжий. Третий - еврей. Судьба!

Тут в комнату зашел Володя, и колесо снова закрутилось. Потом он ушел совсем, оставив старостой Флерова, кстати, далеко не самого старшего по возрасту.

А потом начался собственно "прием".

Когда младшие ушли, Ефиму дали в руки веник и велели подмести пол. Это справедливо, рассудил Ефим и принялся за дело. Он аккуратнейшим образом подмел опилки и обрезки. Но Чеботарь взял щетку-сметку и еще раз прошелся по поверхности стола.

Ефим снова подмел.

Но Чеботарь взял щетку-сметку... А поскольку крошек и опилок почти не осталось, он еще порвал ненужную бумажку. И тоже - на пол.

Все выжидающе смотрели на Ефима. Он нахмурился. Похоже, мама права насчет дурной компании. Но где наша ни пропадала! (Эта сентенция постоянно возникала в его голове перед совершением поступков, которых можно было бы и не совершать.) И он, одновременно со страхом и с удовольствием, сам шалея от собственной смелости, крепко заехал веником по щекастой физиономии Чеботаря!

Под громкий хохот ребят Чеботарь бросился в атаку. И, чего скрывать, через три минуты Ефим был повергнут гораздо более сильным противником. Чеботарь, схватив Ефима за волосы, тыкал его лицом в уже использовавшийся на арене веник. Из глаз мальчишки текли слезы. Но - молчал.

- Хорош, - спокойно сказал Флеров. Чеботарь с сожалением оторвался от Ефима. - Собираемся, пошли домой, - скомандовал Флеров.

Ефим понял: принят.

Мама, конечно, попричитала по поводу компании, рваной рубашки и фингала. Папа поинтересовался, не пришлось ли Ефиму убегать. Услышав, что нет, он успокоенно вернулся к газете. День рожденья не отметили, как наказание за самоволие. Но настроение у мужской половины семьи было хорошим.

Дальше было еще лучше. Ефим быстро стал не последним в кружке. А это было непросто.

Там были и умелые мастера (13-летний Шмагин под руководством Володи изваял метровую точную копию французского истребителя "Мираж". (Даже деревянный, он вызывал восхищение стремительностью форм.)