Не стреляйте в рекламиста

Тон ничего хорошего не предвещал, но Ефиму вдруг стало легче. Атаман никогда не был подарком. И тогда, и сейчас. Значит, судьба.

– Ты откуда такой красавец?

Атамана передернуло:

– Останови, я вылезу.

– Бедный, но гордый…

– Останови, сука!

Ефим ударил по тормозам, прижал машину к бордюру. Резко развернул, насколько позволяло спортивное сиденье, свое грузное тело.

– Меня нельзя так называть! Ты забыл?

– Ударишь инвалида?

– Легко! Ты такая же дрянь, как и в детстве.

– А что ты обо мне знаешь? – зашелся Атаман. – Ты вылечился и пошел в институт. А я – в зону. С четырнадцати лет!

– Ты тоже мог в институт.

– Не мог! Там другие институты!

– В лагерь случайно не попадают.

– Вы суки! Все суки! Суки! – С ним случилась истерика. Он забился в судороге. Слезы потекли, почему-то из одного глаза. Сведенный рот полуоткрылся, оттуда исходило то ли шипение, то ли стон.

Ефим изловчился и с левой врезал старому другу по морде. Голова дернулась, глаза остекленели, но через несколько секунд приступ прошел и он начал приходить в себя.

– Успокоился? Я тебя в зону не загонял. Свинья грязь ищет сама.

– У нас на поселке подломили ларек. И порезали ларечника, – неожиданно спокойно сказал Атаман.

– Ну и что?

– Участковый пришел, спросил, когда у меня день рождения. Я еще удивился. Ты за меня на нож полез. Этот днем рождения интересуется. У меня мать и то не помнила.

– Ну и что?

– Исполнилось четырнадцать, и загребли. Надо же было по ларьку палку ставить. Ларечник меня опознал. Я, когда первый раз откинулся, пришел к нему. Он испугался, говорит, нажали.

– А ты что, не при делах был?

– Нет. Не был я у ларька. Меня вообще в поселке не было. Не веришь?

Возраст и жизненный опыт Ефима не позволяли верить уголовникам. Он внимательно посмотрел Атаману в лицо.

У Атамана от напряжения свело челюсти.

– Ты веришь? – Он облизал пересохшие губы.

– Не знаю. Похоже, верю… – задумчиво произнес Ефим. – А где ж ты был, когда ломали ларек?

– У тебя, – осипшим голосом сказал Атаман. – В больнице. Тебя выписывали…

Некоторое время они сидели молча.

– Тебя встречали родители. На белых «Жигулях». А до этого приезжала девчонка, совсем рыжая.

– Анька, – машинально подтвердил Ефим.

– А с самого утра приходил твой друг длинный, который к тебе в лагерь приезжал. А до того вечером – Француз…

– Ты что, всю ночь там околачивался?

– А куда ж мне было деться? Три часа до дома. Я в подвале спал.

– Что ж не подошел, почему потом не написал? Хоть кто-то тебя там видел, могли подтвердить.

– Я – волк, Ефим. Волкам адвокаты не нужны.

– Дурак ты, а не волк. – Береславский включил левый поворотник и въехал в поток. – Где ногу оставил?

– Там же, где и руку. На Северном Урале. Там и так холодно, а в горах особенно.

– Побег?

– Третий. Четыре ходки. Сейчас вышел. Справка есть. Что еще интересует?

– Почему наколок нет?

– На той руке были, – усмехнулся Атаман. – Мне партаки ни к чему. Я и так в авторитете.

– А почему тогда на перекрестке стоишь?

– Слишком много спрашиваешь, – помрачнел Атаман.

– Ладно, отложим. Чем дальше займешься?

– Есть план, Ефим.

– Какой же?

Атаман молчал.

– Так какой же?

– Умирать собираюсь. Рак у меня. Потому и отпустили.

Глава 6

Вот я и в тюрьме. Лежу на нарах, как король на именинах. Кроме меня, тут таких королей трое. Воздух спертый, а запах – тюремный. Я в тюрьме в первый раз, но запах, понял сразу, – тюремный.

Плохо помню все, что было после стрельбы на Тополевой.

Омоны сначала меня крепко прижали. Потом разобрались, втихую снимали наручники, носили сигареты и еду. Потом привезли сюда.

Будущие соседи встретили индифферентно. Один поначалу гонорился. Но весть о моих подвигах разнеслась очень быстро, так что никаких притеснений я не почувствовал. Больше всего я сейчас себе напоминаю Леонова из «Джентльменов удачи»: «Пасть порву, моргалы выколю!»

Господи, попал в тюрьму, а такой веселый! У меня действительно отличное настроение. Мои дети и жена живы. Благодаря мне. Что ж мне, плакать, что ли?

Конечно, завтра мне будет хуже. А послезавтра – еще хуже. А уж как плохо мне будет через десять лет…

Что я леплю? Я не собираюсь сидеть десять лет! И Ефим не собирается работать без меня десять лет.

Давай, Ефим, давай! Ты – моя главная надежда!

Глава 7

– Не похож ты на умирающего, – задумчиво произнес Ефим, когда прошел первый шок.

– Справку показать? – снова вызверился Атаман.

– Я все равно не разберусь. Но на умирающего ты точно не похож. Я умирающих видел. Знаешь что, поедем к Сашке, моему бухгалтеру. У него жена – врач. И как раз по твоей части.

– Мне в больничке сказали, что полгода от силы.

– Где полгода, там и год. А где год, там и десять. – Ефим ни в грош не ставил лагерную медицину. Да, впрочем, и нелагерную тоже. Кроме того, он был фаталистом. С одной только добавочкой: прежде чем погибнуть по определению судьбы, предпочитал помахаться до упора. Жизненный опыт показал, что такая тактика иногда способна менять определения судьбы. – А даже если полгода, их все равно надо прожить. Перекресток – не дело.

– У меня своя голова есть.

– Я невысокого мнения о твоей голове, Атаман.