Не стреляйте в рекламиста

— Я знаю, что сделаю, — сказал Василий Федорович. — Ты ж, паразит, срочную не служил? Мы тебя на сборы оформим. А там ты сам выберешь: в минометную роту или журналистом в газету «На страже». Чтоб язык не пропадал.

Ефиму пришлось признать поражение. Он бы выбрал газету. Миномет больно тяжелый. Он часто хвастался тем, что в его материалах за двадцать лет ни разу не было прямого вранья. Но разве умолчание лучше? Или раздувание мелкой радости на фоне утаивания крупных гадостей? Не стоит кидаться камнями в стеклянном доме…

— Пошли к злодею, — закончил вечер воспоминаний Ефим.

Но все вышло иначе. На столе Кунгуренко требовательно зазвонил телефон.

— Да! — резко сказал он в трубку. — Что? Мертвый? Где нашли? Скоро буду. — И, обращаясь к гостям: — Убили Митрошкина Семена.

— Кто это?

— Мой опер. — Выражение лица Кунгуренко очень напомнило Ефиму, как тот смотрел на исчезнувшего впоследствии Зайца. — Это он поймал вашего киллера.

— Как убили?

— Пулей. Через дверной глазок. Ах, Семен! — Полковник в ярости стукнул кулаком по столу. Аж бутылки звякнули. — Азартные все больно! Пошли к ублюдку. Я уверен, Семена он вывел на убийцу.

В комнате следователей они подождали Петруччо, которого привели из помещения для задержанных. Он сел на стул, напротив — трое вошедших и конвоир. Кунгуренко отпустил сержанта.

— Куда ты послал опера? — спокойно спросил полковник.

— Какого опера? — не понял или сделал вид, что не понял, Петруччо.

— Митрошкина. Который тебя задержал.

— Я его никуда не посылал.

— Ты его на пулю послал, сука. И если сейчас до дна все не вывалишь, пеняй на себя.

Человек, способствовавший гибели милиционера, не должен ожидать ничего хорошего от их общества. И Кунгуренко давил так, как делал всегда в похожих случаях. Не может быть, чтобы убийца мента (или его пособник), попав в руки к друзьям убитого, не дрогнул.

А вот с Петруччо этого как раз и не происходило. Поняв, что сломавший его опер мертв, он буквально воспрянул духом. Мало того что исчез недомерок, внушавший ему такой страх. Ставился под сомнение сам факт страха и процесса «ломания». Ведь еще три часа назад Сеня казался ему его личным злым роком, непобедимым и неумолимым. А сейчас его тело лежит в каком-нибудь больничном морге с биркой на большом пальце. Ну, какой же он после этого злой рок? Просто на Петруччо нашло затмение, вот и все.

Кроме того, Митрошкин — фактически единственный свидетель, который реально мог дать показания на Петруччо. Нет свидетеля — нет дела.

Петруччо даже заулыбался. Сейчас его, конечно, начнут бить. Или делать «слоника». Или «вытяжку». Но, господи, сколько раз в его жизни ему делали «слоника»? Ни разу не умер. Попрессуют и отпустят. Не он же убил маленькую сволочь, хотя очень бы того хотел.

Кунгуренко тоже почувствовал перемену в настроении задержанного. Не понимал ее сути, но видел, что добиться чего-либо от Петрова Петра Николаевича будет сложно. И все же он, безусловно, применил бы все силы, поскольку других выходов не видел.

А вот Ефим видел. Не будучи большим сыщиком, но имея профессиональную наблюдательность и два года занятий психологией в МГУ, он отметил реакцию Петруччо на косвенно сообщенное известие о смерти Митрошкина. Если его смерть сделала уголовника неприступным, значит, опера нужно оживить. Хотя бы на время. Этических переживаний Береславский в этом плане вообще не ощущал: Семен шел на смертельный риск, задерживая бандита. И уж тем более бы не обиделся, узнав, что его смерть «отсрочили» в интересах следствия.

— Может, я и ошибаюсь, но, по-моему, вы рано радуетесь, — мягко заметил Ефим.

Петруччо с интересом воззрился на полного очкарика с редкой прической. Его вид был нетипичен в милицейских коридорах. И речь была нетипичной. Он, скорее, напоминал адвоката. Может, это и есть адвокат? Все-таки Петруччо работал на солидную фирму!

— Семен Митрошкин, как бы это сказать, — готовил бомбу Ефим. — Он, вообще-то, не совсем умер.

Лицо Петруччо вытянулось. Особенно тяжело возвращаться на фронт из санатория.

— Точнее, он даже совсем не умер, — продолжил пытку Ефим. — В него стрелял ваш друг. И ранение очень неприятное. — Петруччо опять почувствовал надежду. — Очень неприятное, хотя и неопасное для жизни. — Ефим не торопился, кидая Петруччо из надежды в ужас, «раскачивая» его не слишком устойчивую психику. — Вообще неопасное. Короче, жить будет долго, но безрадостно. Завтра вы его увидите здесь. И он будет очень не в духе, потому что его свадьбу придется теперь надолго отложить («Прости, Сеня!»). А может, навсегда.

Петруччо был раздавлен. Похоже, его Заказчик отстрелил недомерку яйца, и завтра весь гнев страшного сыскаря будет обрушен на его голову. Ведь это он, Петруччо, обозвал Заказчика бизнесменом. О, господи!

— Сейчас он в 57-й больнице, но уже к ночи будет тут, — включился в игру Кунгуренко. — Просил тебя в СИЗО не отправлять.

— Я же не знал, что тот будет стрелять. (Знал! И подсознательно на это надеялся! Но вон как все получилось…)

— Я не хочу, чтобы опер сводил с тобой счеты, — сказал полковник. — Мне это не надо. Мне нужна информация.