Не судьба

Он согласился, что на озере должно быть теперь хорошо, и отправился с американцем. Они прошли сквозные сени отеля, вышли в сад и направились к маленькой пристани, которая белела при луне своими каменными плитами, под навесом прибрежных деревьев. Сели в лодку: Мишель на руле, Уайз взялся за вёсла, и лёгкая лодка тихо поплыла по направлению к Кларансу и Монтрё, по серебряной дороге, которую прокладывал лунный свет по чёрной поверхности озера.

Мишель был в странном состоянии; точно в полусне видел он строгое, серьёзное лицо американца; при белом лунном свете ещё резче казались его резкие черты, ещё бледнее его бледное лицо, ещё чернее его чёрные волосы с проседью. Тень от шляпы резкою чертой рисовалась на его лбу, а коротенькая сигара, которая вспыхивала красными искорками, казалась частью его самого, точно она вырастала из стиснутых зубов. Он справлялся с вёслами лениво и небрежно, без малейшего усилия, и вся его фигура в сером пальто была ярко освещена луною. Вокруг лодки трепетали чёрные и серебряные струи; по берегу искрились огоньки в окнах; дома блестели черепичными крышами и неосвещёнными стёклами. Ярко белые стены, резкие чёрные тени, чёрные силуэты зданий, гор и деревьев — всё это двигалось, двигалось, уходило. Мишель закрыл глаза наполовину, и ему представилось, что его уносит куда-то в пространство, в воздух…

Они долго плыли, не говоря ни слова; только и слышались удары вёсел и всплёскивание воды. От берега они были близко, но оттуда не доносилось звуков: всё точно замерло. Мишель так глубоко и сладко задумался, что не понимал больше, где он, и что с ним. Женевское озеро, берега и небо — всё слилось с тем сном, который он видел наяву, и всё вместе составляло что-то прекрасное, волшебное, но неопределённое, что видела больше его душа, чем глаза. Это продолжалось долго, под аккомпанемент водного плеска; потом к звуку воды, прорезываемой вёслами, примешалась музыка. Сначала ему чудилось, что она звучит вместе с водой, в воде; потом она стала яснее и ближе. Он ясно различал знакомую мелодию итальянской народной песенки, которую пели струнные инструменты; гитара выделялась из хора и звенела короткими, серебристыми аккордами.

— Серенада, — сказал голос близко от Мишеля.

Говорил Уайз. Мишель вернулся из своей экскурсии в волшебную страну к волшебной действительности. Уайз сложил вёсла, снял шляпу и прислушивался с ясным, спокойным выражением на лице. Они были недалеко от берега, у Кларанса. В нескольких саженях от них по озеру медленно двигалась целая вереница лодок, наполненных людьми, и с одной из них доносилась музыка. Там и сям от берегов отчаливали ещё другие лодки и присоединялись к поезду. Музыка раздавалась всё громче; к инструментам присоединилось несколько голосов. На берегу стали появляться группы людей; на набережной, на балконах, всюду виднелись человеческие фигуры, белевшие при луне. Вот громкий заключительный аккорд; музыка смолкла, и с берега послышались рукоплескания. Опять зазвенели аккорды гитары, сильный мужской голос запел, вместе со скрипками, популярную итальянскую песню, и хор дружно подхватывал: «Santa Lucia! Santa Lucia!» Звуки песни разносились в воздухе, точно сливаясь с серебряным лунным светом, дополняя его своими дрожащими, задумчивыми возгласами.

Мишель слушал, очарованный; Уайз наклонил свою тёмную голову, облокотился на руку и подпевал сквозь зубы. Лодку тихо несло к берегу, всё ближе и ближе. Они очутились у самого сада вновь выстроенного пансиона, с низкими, недавно посаженными деревьями. Самый дом, двухэтажный, с большими, ярко освещёнными окнами, стоял близко у берега: можно было расслышать голоса людей, разговаривавших на балконе второго этажа.

Музыка удалялась, берег приближался. Уайз взялся за вёсла и только что хотел повернуть лодку и последовать за удаляющейся флотилией, как лодка закачалась: Мишель вскочил, перепрыгнул через лавочку, шагнул вперёд, точно собирался выйти из лодки и пуститься пешком по озеру.

— What about? Что такое? — проговорил американец.

Но Мишель решительно не мог ничего сказать: руки и ноги его дрожали; ему хотелось зачем-то взять вёсла у Уайза; сердце его страшно билось, а глаза не отрывались от освещённого фасада дома, видневшегося из-за низеньких деревьев.

— Что с вами? — переспросил Уайз.

Мишель не слышал вопроса и ничего не понимал; он видел только окно со спущенной шторой, на которой ясно рисовался тёмный силуэт. Неужели это она?.. Вот она, маленькая головка, увенчанная фригийской шапкой девы-республики; вот её тонкий профиль, с его незабвенными очертаниями…

Тёмный силуэт задвигался, исчез со шторы. В соседней комнате с открытыми окнами быстро мелькнула фигура, и на балконе показалась женщина в светлом платье. Она перегнулась через перила и громко, весело закричала, обращаясь к кому-то стоявшему внизу, под деревьями:

— Поедем за ними! Поедем, я хочу!

Это была она. Слова были произнесены по-русски, и несомненно это был её голос.