Не судьба

Она как-то машинально вынула двадцатифранковый золотой, повертела его в руках и остановилась.

— Сколько вам лет? Поставьте на цифру ваших лет, — советовал голландский капитан.

Она отыскала глазами на сукне цифру 21 и протянула руку.

— Ne risquez pas sur le num'ero, mettez `a cheval! — торопливо шептал бельгиец над самым её ухом.

Она не поняла его слов и положила монету около цифры 21. Потом вынула другой золотой, оглянулась, увидела около себя Мишеля, улыбнулась и протянула ему монету:

— Положите за меня! — шёпотом сказала она. — На ваше счастье.

Мишель поспешил исполнить её желание. Шарик остановился, соскочил; крупье проговорил тем же голосом:

— Rien ne va plus! [59]

— Вот вам и сорок франков, — сказал Мишель. — Что же, довольно? Насмотрелись?

— Да, больше сорока франков я не намерена проигрывать.

— Так, стало быть, и пойдёмте, — сказал Мишель, радуясь, что бельгиец, увлёкшись игрой, оставил свою даму.

— Сейчас, я только посмотрю, что из этого выйдет. Может быть, и выиграю, почём вы знаете?

— Выиграете? Да вы уж давно проиграли!

— Как? — удивилась она. — Когда же?

— О, это скоро делается; не успеешь оглянуться — и конец.

— А вы не будете играть?

— Я уж всё проиграл, едва на обратный билет хватит. Да у меня и было с собой немного: франков двести всего.

— Как скоро… Я просто не могу понять, как это делается. Ужасно глупая игра!

— Ну, и пойдёмте прочь, пойдёмте в сад! — убедительно просил Мишель. — Право, нечего здесь больше делать.

Она взяла его руку и согласилась идти в сад, но только ей хотелось ещё посмотреть на играющих. Её особенно поразила одна молоденькая девушка, которая сидела возле крупье и, беспрестанно протягивая худые, обнажённые руки и вытягивая шейку, быстро собирала и ставила перед собою столбики монет. Она беспрестанно выигрывала. Её хорошенькое лицо с тонкими чертами, с чуть заметным чёрным пушком над верхней губой и с чёрными блестящими глазами, всё разгорелось; завитки тёмных волос выбились на лбу и на затылке из-под китайской шляпки. Она перебирала монеты тонкими пальцами и всё озиралась кругом. За её стулом стояла в спокойной выжидательной позе старая, полная женщина в чёрном — очевидно, компаньонка. Сонечке стало ужасно жалко этой тоненькой девочки с лихорадочным румянцем на щеках, в полудетском белом наряде.

— В самом деле, лучше уйдём! — прошептала она с чувством какой-то внезапной робости.

Мишель чуть не заставил себе это повторить: сердце его забилось, ноги задрожали, он не сразу двинулся с места. Теперь самое удобное время — он знал, что вот сейчас всё решится. Ему стало страшно; уверенность в её любви вдруг поколебалась.

— Да, очень тяжёлое впечатление! — сказала она, быстро взглянув на него и истолковывая его слишком заметное волнение по своему.

Она подумала, что ему как и ей тяжело было смотреть на эту толпу у рулетки. Они вышли из главного зала, прошли первую игорную комнату, спустились с лестницы и очутились в саду. Несмотря на сирокко, Сонечка почувствовала необыкновенное облегчение, выйдя на воздух. Она взглянула на бледное небо, на свежую зелень газона, на блестящую струю фонтана, бьющего среди лужайки в саду, и в одну минуту почувствовала, как возвращается в её сердце счастье её светлой жизни, её любовь к этой жизни, сладкие надежды и блаженная перспектива будущего.

«Хорошо жить, — чувствовалось ей. — Какая счастливая! — и она взглянула на Мишеля весело и ласково. — Вы видите, как я счастлива: надеюсь, что и вам хорошо!» — говорили её глаза.

Он их не понял; он посмотрел на неё с беззаветным, фанатическим обожанием. Они шли по аллее невысоких деревьев, шли тихо, и никого не было около них. Аллея была пуста. Они дошли до скамейки.

— Сядем, — сказала она, и голос её прозвучал так мягко и нежно; прежде она так не говорила, её голос был резче.

Она села, а он остановился перед скамейкой и собирался говорить, сказать ей «всё». Он только ждал, когда сердце его перестанет так страшно биться, когда ему можно будет говорить, не задыхаясь.

«Не сказать ли ему?» — подумала она вдруг.

Она сорвала травку у скамейки и тихонько кусала её кончиком зубов.

«Он так расположен ко мне! Он будет рад… Нет, после. Теперь не хочу. Пусть всё остаётся в моём сердце, на самом дне… Это моё, моё — только моё!»

И она сладко задумалась, разглядывая золотистый песок дорожки и покусывая свою травку.

— Мне хочется сказать вам… — сказал Мишель вдруг взволнованным голосом и остановился.

Она быстро подняла голову и взглянула на него оживлённо и радостно.

— Вы влюблены? Это вы хотите сказать, да? — сказала она и вся вспыхнула ярким румянцем, а глаза её потемнели и загорелись.

— Да, да… и вы знаете это… О, Боже мой, наконец, я дожил до этой минуты… Вы знаете, я это вижу, а то бы я никогда не решился сам сказать… Неужели это может быть, неужели вы, в самом деле, рады? И вы также… Вы меня любите? — заговорил он, совершенно не помня себя.