Не судьба

Поезд отходил в половине десятого. До отъезда, в те полчаса, которые Мишель провёл в отеле «Clos du Lac», ему, конечно, не удалось ни минуты побыть вдвоём с Сонечкой. Общество собралось не без затруднений. Дамы всё забывали что-нибудь, отправлялись «на одну секунду» в свои комнаты и там застревали; но всё-таки дольше всего пришлось дожидаться томного бельгийца, который, позабыв о своих нервах, с ожесточением гонялся у садовой ограды за ящерицей, так как, по его убеждению, хвост ящерицы приносил счастье на рулетке.

Наконец, все собрались и отправились пешком на станцию, до которой было минут десять ходьбы. Общество заняло чуть ли не целый вагон. Мишелю не удалось сесть возле Сонечки, но он всё время видел её со своего места и слышал, что она говорила. Впрочем, разговор был общий: Сонечка рассказывала, что видела во сне, будто она выиграла семьсот франков ровно в полдень в каком-то среднем зале.

— Там и есть три зала: непременно играйте в среднем! — с энтузиазмом внушал бельгиец, — je vous pr^eterai ma queue de l'ezard.

Около полудня приехали в Саксон. День был жаркий, и оказалось, что на открытом воздухе ничуть не легче, чем в вагоне. Дул довольно сильный сирокко, и в горячем воздухе стояла мелкая песчаная пыль.

— Какое гадкое место! — удивлённо воскликнула Сонечка, выходя из вагона. — Как тут неприютно!

Действительно, мрачный вид необыкновенно узкой в этом месте ронской долины, сама Рона — мутная, злобная, пенистая, обрывистые, тёмные, совершенно обнажённые горы, сердито обступившие долину, и жалкая, колючая, какая-то серая растительность очень негостеприимно смотрели на приехавшее весёлое общество, а маленькое здание станции, грязное и тесное, было уж вовсе непривлекательно. Экипажей не было да и не требовалось ввиду близости курзала, где помещается рулетка. В курзале или, как его там называют, в казино, общество прежде всего отправилось завтракать, и, очутившись в большой прохладной комнате со спущенными жалюзи, все вздохнули полегче.

— Vous me donnerez le bras pour me porter bonheur [53], - говорил бельгиец Сонечке умирающим голосом. — Знаете, ничто так не приносит счастья, как присутствие невинного существа — d'une innocente enfant! [54] — пояснял он Петру Александровичу.

— Ah, oui, oui! [55] — басом соглашался Пётр Александрович, набивая рот форелью. — Garcon [56], бутылку Иворна!

— Мы будем пить шампанское, g'en'eral, не так ли? Aux premi`eres armes de mademoiselle… [57] — убедительным тоном говорил голландец, который, неизвестно отчего, звал Петра Александровича генералом; вероятно, потому, что сам был капитаном.

Впрочем, Пётр Александрович был этим доволен. Против шампанского он тоже ничего не имел.

За десертом все встали; мужчины, роняя салфетки и перепрыгивая через дамские трены, поспешили с бокалами к дамам; все разом заговорили, оживились и, решившись выиграть множество денег, собрались идти на рулетку. Пётр Александрович вдруг начал уговаривать свою дочь не волноваться и «уж лучше не играть».

Рулетка помещалась как и ресторан в здании казино. Первый зал, небольшая странная комната с зелёными обоями и с множеством окон во всех стенах, только промелькнул в глазах Сонечки. Бельгиец повёл её в средний зал, дабы её сон, по возможности мог сбыться. В этой длинной, узкой комнате во всю длину стоял стол, в средине которого помещалась рулетка, со своим вогнутым, вделанным в стол металлическим кругом, окаймлённым желобками, по которым катался костяной шарик. Весь стол окружён был играющими: некоторые сидели у самого стола, другие стояли за рядом стульев; многие отмечали что-то карандашом на картонных таблетках, считали, соображали; беспрестанно протягивались руки, оставлявшие деньги на столе, в квадратах, разграниченных на сукне жёлтою краской. Банковые билеты, золотые, серебряные монеты беспрестанно рассыпались по столу то кучками, то тщательно составленными столбиками; снова протягивались руки и собирали, загребали эти монеты и билеты и опять размещали их по сукну. Чаще всего протягивалась рука толстого, бледного крупье, вооружённая лопаточкой. Он стоял у середины стола, полузакрыв свои заплывшие глаза, которые, в сущности, зорко следили и за движениями костяного шарика, и за ставками; левой рукой он часто гладил свои лоснящиеся, напомаженные усы и эспаньолку и повторял однообразным, сонным голосом: «Faites votre jeu, messieurs, faites votre jeu»… [58]

Сонечка сначала ничего не поняла. Вся эта разнородная толпа, совершенно безмолвная, не спускающая глаз с катающегося костяного шарика и с длинного стола, испещрённого цифрами и разлинованного на клетки, ошеломила её. Она оглядывалась вокруг в недоумении и с каким-то неприятным чувством. Тяжёлое молчание, среди которого раздавались скучающий голос жирного крупье и жужжащий звук костяного шарика по металлическому жёлобу, иногда глубокий вздох или осторожный кашель в разных углах зала — всё это подавляло её.

— Ну, что же, начнём? — предложил её кавалер.

— Вы сами хотите ставить?