От резкой остановки я не удержалась на сиденье и, по закону инерции, полетела вперёд и больно ударилась лбом о Ромкин затылок. Кое–как слезла с мотоцикла, почувствовав, что ноги стали ватными и дрожат, не удержалась, села на траву и расплакалась.
— Э, ты чего? — Ромка подошёл ко мне сзади.
— Ду… дурак… Ещё чуть–чуть… и мы раз… бились бы…
— Экая дура! Ну ты чего ревёшь–то? Не разбились же!
— А если бы…
— А если, а если! Ты прям как моя бабушка! Ну–ну, не плачь, слышь? Трусишка…
Он присел около меня на корточки, обнял сзади за плечи. Меня обдало каким–то жаром; во мне как будто что–то вспыхнуло и затрепетало. Никогда в жизни меня ещё так не обнимали парни, тем более симпатичные. Мне ужасно, до боли в висках, захотелось, чтобы вечно длилась эта минута, и чтобы он никогда не выпускал меня из своих объятий.
«А Танька?» — вдруг молнией промелькнуло в моей голове. Мысль о том, что я предаю сестру, отрезвила меня, как холодный душ. Я поднялась с обочины.
— Знаешь что, — сухо сказала я, — Поехали–ка лучше назад.
Ромка пожал плечами.
— Ну, как хочешь. Назад так назад.
Вечером мы с Танькой никуда не пошли. Мы молча сидели в горнице на диване с картами. В кассетнике звучала моя любимая песня группы «Руки Вверх»:
«Не зови меня красивою, я ведь вовсе не красивая…
Не зови голубоглазою, златовласой не зови…
Я совсем–совсем обычная, может просто симпатичная,
А люблю тебя, красивого, не стыдясь своей любви…»
— Тань, — нарушила молчание я, — Ты на меня не обижаешься?
— Хм. За что?
— Ну, за то, что я с Ромкой поехала…
Танька смешала карты и, не глядя на меня, пробурчала:
— Нет, не обижаюсь.
— Правда?
Она встала и подошла к окну.
— Мне пофигу.
— Но как же… Сама же говорила, что он тебе нравится…
— Забей, — сказала Танька.
За окном послышался рокот мотоцикла. У меня захолонуло сердце.
— Девчонки! — крикнул Ромка с улицы.
— Пошли, Тань, — сказала я.
— Не пойду, — отказалась Танька, — Он не ко мне пришёл, а к тебе. Ты и выходи к нему.
Во мне как будто пружина развернулась. Я шмыгнула к двери.
— Точно не пойдёшь?
— Да иди уже! Сказала — не пойду.
— Ну ладно. Ты не обижайся, — и я пулей выскочила из дому.
В ту ночь я пришла поздно, когда все уже спали. Танька со мной не разговаривала. Отвернувшись к стене, она делала вид, что спит, но мне, честно говоря, было не до неё. Я до самого рассвета не могла сомкнуть глаз, я от счастья чувствовала какую–то даже невесомость; закрыв глаза, вспоминала полный восхищения и нежности взгляд Ромкиных голубых глаз, устремлённый на меня, и как он нежно обнял меня за плечи, когда мы сидели с ним на переезде, и ту зелёную звезду семафора, сияющую вдалеке, как символ надежды…
«Ну, что ж, если я люблю? Разве я виновата? — думала я, кутаясь в одеяло, — Ну, разве виновата я, что он выбрал меня, а не её? У меня в жизни никогда не было такого счастья; и глупо было бы отказываться от него сейчас…»
Наутро, однако, меня ждал неприятный сюрприз. За завтраком баба Зоя не терпящим возражений тоном заявила, что мы уезжаем из Круглово завтра утром.
— Как завтра?! — опешила я, — Ты же говорила, что мы останемся здесь до конца месяца!
— А теперь я так решила! — отрезала баба Зоя, — И прошу без дальнейших пререканий.
На глаза у меня навернулись слёзы.
— Ну бабушка, ну пожалуйста… — взмолилась я, — Ну ещё хотя бы один денёк! Ну я очень тебя прошу…
— Завтра утром, и ни днём позже! — отчеканила она, — Всё, разговор окончен.
С развороченным сердцем я пошла на автобусную остановку. Сказать, что на душе у меня было скверно — значит, ничего не сказать. Выходит, с Ромкой мне оставался только один день. Сегодняшний. Первый и последний…
Глава 2
Полдня прошли впустую. Ромку я видела только мельком; они со Стасом подъехали на мотоцикле к остановке, где мы с девчонками, как обычно, рубились в карты и, сказав, что им надо отъехать по делам часа на полтора, через минуту испарились.
— Не переживай: скоро вернёмся, и я весь твой, — Ромка подмигнул мне на прощание, улыбнулся, нажал на педаль акселератора и исчез в грохоте и клубах дыма.
Потянулись мучительные часы ожидания. От нечего делать я научила девчонок играть в «Президента» — игра им очень понравилась, однако мой интерес к этой игре был основательно перебит расстройством из–за того, что утром сказала бабка, и ещё из–за того, что… Ромка уехал, и всё ещё не возвращался.
Настроение портилось с каждой минутой. Уже прошло два часа, три, четыре, а его всё не было и не было. Я дёргалась, сидела как на иголках, по нескольку раз вставала и выходила на дорогу, страстно желая и мучительно ожидая, не послышится ли за поворотом вожделенный рокот его старенького мотоцикла, но тщетно: дорога была пуста, а если изредка где–то и слышалось что–то отдалённо похожее на этот рокот, моё сердце начинало биться бешено, радостно и тревожно, я вся натягивалась как струна, но тем сильнее и горше было потом разочарование, когда оказывалось, что это рокотал никакой не мотоцикл, а чья–то долбанная машина, или вообще бензопила там какая–нибудь…