Не судьба

— Что ты всё дёргаешься как свинья на верёвке? Зря прыгаешь: не приедет он, — авторитетно заявила Танька, — Вряд ли они со Стасом сегодня к вечеру вообще сюда вернутся.

Я остановилась как вкопанная.

— Почему?

— Почему–почему… По кочану. Думаешь, у Ромки девчонок нет в соседней деревне?

Я повалилась на лавку как подрезанная и вот тут–то расплакалась по–настоящему.

— Ну ладно тебе реветь–то! Найдёшь ты себе парня у себя в Гжели, — утешала меня Танька, — У вас там чё — парней что ли нет?

— Ага–а–а! Там одни уроды–ы–ы…

— Ну, блин, — Танька уже не знала, что и сказать, — Ну, найдёшь не урода…

— Не найду–у–у!

Я рыдала настолько безутешно, что даже не заметила, как подъехал Ромка.

— Так, это что ещё за слёзы? А ну–ка улыбнись! Через пять минут приеду — чтоб рот был до ушей, хоть завязочки пришей!

Однако ему не пришлось ждать и пяти секунд — на моём зарёванном лице тотчас же сама собой растянулась счастливая и глупая улыбка.

— Ну, колись: почему плакала? — спросил меня Ромка, вдруг остановив мотоцикл позади деревни.

— Просто потому, что я не хочу отсюда уезжать…

— Да? А мне ласточка на хвосте кое–что другое принесла!

— Какая–такая ласточка?

— А такая! Я своих информаторов не выдаю.

— А может, тебя неправильно информировали?

— Не увиливай от ответа, — усмехнулся Ромка.

— Я и не увиливаю.

— Нет, увиливаешь! — он шутя швырнул в меня обломком ветки, — Говори, почему не хочешь уезжать? А?

Я вспыхнула, опустила глаза.

— Потому что мне здесь нравится…

— Кто тебе здесь нравится? А? Говори щас же! А то завезу в лес, и…

— Ну да, завёз один такой!

— Ты мне не веришь? — Он приблизил вплотную свои голубые глаза к моим.

— Нет!

Я соскочила с мотоцикла, он погнался за мной. Нагнав меня в поле, обнял, и мы, хохоча, завалились на траву.

Накрапывал мелкий дождик. Я прислонилась лицом к его пропахшей бензином куртке.

— Тебе никак нельзя остаться здесь?

— Нет, — вздохнула я, — Бабка категорически настаивает на отъезде.

— Вот же старая пизда! — от души выругался он, — А может, попросить Серёгу поговорить с ней?

— Дохлый номер, — мрачно усмехнулась я, — Мой дорогой кузен терпеть меня не может, и сам сделает всё возможное, чтобы я убралась отсюда.

— А Танька?

— Танька тем более. Ты ведь главного не знаешь: она сама на тебя глаз положила…

— Час от часу не легче, — проворчал Ромка, — Слушай! А может, Шурика попросить?

— Ты думаешь, это что–то даст? — усомнилась я.

— А почему нет? Он же друг Серёги! Вот мы и попросим Шурика повлиять на Серёгу.

— А если он откажется?

— Я ему откажусь! Поехали!

Мы побежали к мотоциклу, и уже через секунду Ромка гнал в направлении дома Шурика.

Насчёт Шурика я оказалась права. Вся эта комедия не дала абсолютно никаких результатов. Ромка орал, горячился, спорил, нелепо прыгал и размахивал руками, скакал как блоха, а Шурик стоял, опершись рукой на калитку и молча, снисходительно усмехался, невозмутимый и спокойный, как слон.

— Да пойми ты, блин, ну не будь гондоном!! — Ромка был весь на эмоциях, — Ну чё вам стоит, блин, пизду старую уломать! Друг ты мне или не друг, в конце концов?!

— Беспредметный разговор, — снисходительно бросил Шурик, — Не надрывайся.

— Да почему беспредметный–то?!

— Потому что беспредметный, — сказал Шурик, — Её по–любому здесь никто не оставит, так что забей. Кстати, у тебя телефон фурычит? Не одолжишь часом — мне позвонить надо…

— Ладно, — сказал Ромка и обернулся ко мне, — Пошли!

И я покорно поплелась за ним.

Дома у Ромки никого не было. Мы долго плутали с ним по каким–то тёмным коридорам, пока не свернули на какую–то крутую неосвещённую лестницу. Не увидев в темноте ступенек, я споткнулась и, потеряв равновесие, полетела вперёд, измазав руки в паутине. Ромка подхватил меня.

— Чёрт! Темно, как в волчьей пасти, — заметила я.

Он задержал меня в своих руках, и я снова близко почувствовала бензиновый запах его куртки, и даже ощутила в темноте биение его сердца. И снова та сладкая судорога электрическим током прошла по мне, как давеча, когда мы с ним чуть не разбились на мотоцикле. С каким–то трепетным страхом мне показалось, что сейчас он сожмёт меня в объятиях, начнёт целовать, а потом ещё, чего доброго, лишит невинности прямо здесь, на этой тёмной паутинной лестнице…

— Ты это… Шурику собирался телефон отдать, он ждёт…

— Пойдём.

Он помог мне спуститься вниз по крутым ступенькам, и мы остановились внизу у какой–то небольшой двери. Ромка отпер её ключом.

— Моя комната, — пояснил он, — Проходи.

В его комнате царил настоящий художественный беспорядок. Постель была неубрана, все стены по периметру исписаны маркером, на полу валялся какой–то хлам… И то, «хлам» — это ещё мягко сказано. Чего там только не валялось: и какой–то ржавый двигатель от автомобиля, и гитара без струн, со сломанным грифом, и меха от аккордеона, и приёмник с оторванной антенной, которая валялась в другом углу комнаты, и какие–то болты, гайки, мотки проволоки, картонные коробки, покрытые пылью…

— Ну и бардак у тебя, — откашливаясь от пыли и паутины, заметила я, — Тут не то, что чёрт — тысяча чертей ноги своротят. Не комната, а помойка!