(не)свобода

Марина прикрыла глаза. Она бы предпочла, чтобы Петя заткнулся и сидел так на протяжении всего заседания, или чтобы Грызлова держала его на поводке покрепче, раз уж таскает с собой на заседания. Но было уже слишком поздно: смех в зале перерос в вакханалию. Пальцы сами собой сжались в кулак. Спокойно, Марина, только спокойно. Если кто-нибудь увидит, что ты не умеешь сдержать толпу на резонансном процессе, не видать тебе председателя райсуда. Соберись.

– К порядку, слушатели! – Рявкнула она, метнув в сторону двоих молодых людей в третьем ряду справа указательный палец. – Приставы, уведите этих двоих, пожалуйста.

Двое хорошо сложенных молодых мужчин, один с бородой, другой без, в футболках «FUCK OFF FROM THEATRE», пересмеиваясь, вышли из зала под напряженным взглядом одного из приставов.

– Цирк вам здесь, что ли? – буркнул другой пристав, стороживший Матвеева.

– Похоже, что да, – ответили из зала, и все снова засмеялись, но Марина не стала выяснять, кто это был: всё равно восстановить порядок полностью уже не получится.

За решеткой сидел Матвеев, а казалось, что судят саму Марину, будто она сама назначила себя на это заседание – продлевать меру пресечения человеку, которого впервые в своей жизни видит, – и как будто любой другой коллега на ее месте не сделал бы то же самое.

Воспользовавшись моментом, она наконец-то заглянула в телефон. Константиныч: «Надо поговорить. Это по поводу Егора. И дела с театром». И ни одного смайлика. Не всё так просто с этим театром, значит… Только ее муж-то тут при чем? Он театры не строил. Разве что статья одинаковая, ну так и что с того? Хмурясь, Марина отложила телефон и взяла судейские поводья, чтобы вернуть лошадь заседания, которая было понесла, обратно в колею.

Настал черед прений. Грызлова, опередив Петеньку Метлицкого, встала и сухо, чеканной речевкой поддержала следствие.

Потом поднялась Муравицкая и огорошила собравшихся замечанием, что новое уголовное дело на Матвеева вообще-то заведено всего лишь накануне вечером. Ни защита, ни обвиняемый не успели бы ознакомиться с новым обвинением. По сути, получалось, что Матвеева хотят оставить в СИЗО просто потому, что не знают, что с ним делать. Марина замерла, потом быстро просмотрела материалы у себя на столе. Всё и правда было так: новое дело подшили к старому, присвоив тот же самый номер, и соответствующее постановление было подписано действительно накануне. Уланов и его архаровцы позабыли о такой незначительной «мелочи», как процессуально оформить свои действия.

– И о чем вы ходатайствуете? – спросила Марина.

Адвокат посмотрела на нее с неподдельным удивлением.

– Как минимум о том, чтобы моего подзащитного отпустили из-под стражи, а дальше пусть решают, кому и что будет за подлог.

– Следствие разберется, – улыбнулся Уланов.

«Помолчал бы, умник», – проворчала про себя Марина. За такую халтуру в ее бытность следователем полагались выговоры, а то и увольнение, если дело важное. Но сейчас… Сейчас Марина играла за другую команду, так что она сделала вид, что пропустила вопрос мимо ушей, и спросила:

– У вас всё, защита?

Разумеется, у защиты было не всё, но им пришлось – пришлось, потому что Марина надавила – только в очень кратком виде перечислить возражения: и доказательств у обвинения никаких нет, и израильский паспорт хранится у следствия, а не у Матвеева, и больного подсудимого лучше оставить на свободе, потому что все мы знаем, какая медицинская помощь предоставляется в СИЗО…

Марина вдруг увидела кое-кого, кто во время всего заседания не проронил ни слова, а только смотрел в пустоту, в одну точку, так, словно оттуда вещал невидимый голосовой помощник, который должен был разъяснить, как дальше жить. Женщина с белым лицом, глазами с поволокой и с короткой мелированной стрижкой. Жена. Это Марина поняла без слов: всё и так было ясно – по тому, как она вслушивается в реплики обвинения и защиты, держит сжатыми руки на каком-то предмете на коленях (не то кепке, не то пакете с чем-то), слушает – и боится поднять глаза на мужа, лишь иногда они переглядываются друг с другом…

Марина – теперь – ее прекрасно понимала.

– Подсудимый, согласны с доводами обвинения?

Если подумать, идиотский вопрос. Кто согласится сидеть в душной камере изолятора, где днем жарко, а ночью холодно? А в «Лефортово», где держали Матвеева, еще и все удобства располагаются прямо в камере, не отделенные от жилой зоны ничем, кроме холодного воркутинского ветра, который уже задувает в окна сидельцев.

– Нет, Ваша честь. Даже если бы обвинители не занимались мелким наперстничеством.

– Обвиняемый! – строго одернула его Марина, но он продолжал, не обращая на нее внимания.

– Особенно с тем, что я намерен уехать в Израиль. Наверно, обвинители на моем месте так бы и поступили, но я бы так не сделал, даже если бы мой паспорт и не лежал у следователей. В моих же интересах доказать, что обвинение настолько нелепо и абсурдно, что мне странно слышать то, о чем говорит подполковник Уланов.

– Скрываться не намерены?