(не)свобода

Меньше всего возле редакции либеральной газеты Саша ожидала увидеть скверик с бюстами отечественных полководцев. С невысоких постаментов на Сашу и Олега, насупившись, поглядывали высоколобый Нахимов, Суворов с большими детскими глазами и Александр Невский с бородой, словно бы тщательно обритой стилистом из ближайшего барбершопа. Жуковых было целых два: один крупный, с мясистым лицом, задумавшийся, видать, над очередной главой мемуаров, устремил взгляд куда-то вглубь Газетного переулка, а другой, полный кавалер всех возможных советских орденов, в парадной форме и лайковых перчатках, держался так, словно он, Жуков, здесь навсегда, а тысячелетняя столица вокруг – лишь реликтовое море, которое высохнет всего пару столетий спустя, когда бронза Победы еще не успеет окислиться. Свое место среди полководцев нашел и медведь: правда, зрителя не проинформировали, какими войсками при жизни он командовал. Зверь, кажется, и сам не знал: лучше всего скульптору удалось передать отлитое в бронзе удивление, с которым медведь взирал на пышнорукавичного Жукова. Как бы в довершение образа у зверя была широко раскрыта пасть. Видимо, автор хотел изобразить рык, но вместо этого медведь выглядел откровенно ошалевшим от того, что наблюдает вокруг. В общем, против воли скульптора получилось актуально.

– Наши зовут его Бжезинский, – ляпнул Олег.

Саша прыснула.

– Почему Бжезинский?

– Локальный мем, – пожал плечами Олег. – Просто однажды Савелий Васильич, ты с ним сейчас познакомишься, проходил мимо сквера и сказал: вылитый Бжезинский. Так и повелось.

Саша глянула на него искоса из-под длинной пряди волос, и Олег почувствовал себя польщенным. И почему-то покраснел.

Дул легкий ветерок, пахло вишней с кардамоном. Это был запах Сашиных духов. «Ты хорошо пахнешь», – вертелось у Олега на языке, и он вдруг вспомнил, как они с Анжеликой тусили несколько лет назад под одноименный трек немецкой группы, причем Анжелику тогда унесло слэмом, и Олегу пришлось вытаскивать ее оттуда за руку, пока молотилка из разгоряченных металлом тел не оставила ей пару синяков в районе копчика на память. Олег снял шляпу и обмахнулся ей, словно отгоняя воспоминание.

Внутри стоял чад. «Будущая» чтила традиции старой столичной журналистики, когда в редакциях нельзя было продохнуть.

Из дыма появилось круглое, загорелое лицо Таши Старовец, продюсера видеоконтента. Таша сделала затяг и кивнула:

– Привет, Олежа. А это что, новенькая?

Саша широко улыбнулась, приоткрыв губы, и протянула руку.

– Так точно, я Саша. Приятно.

– Взаимно. И, э, да, очень сочувствую.

Саша кратко кивнула. Движения у нее были правильные, какие-то отработанные. Олегу стало стыдно, что он следит за реакцией Саши, а не думает о деле, и он отвернулся.

На повороте коридора, там, где стояли стенды с разными редакционными регалиями, Саша вдруг остановилась и сказала:

– Вау.

В самом низу стенда за стеклом лежал бронежилет с небольшой вмятинкой в районе живота.

– Жесть.

– Жесть, – согласился Олег.

Они свернули за угол. Бронежилет остался надежно спрятан за стеклом.

Олег появлялся здесь редко: сначала офисную работу в редакции было сложно совмещать с учебой, а последнее время он и вовсе ударился в штудирование методичек по общественной защите. Так Олег и стал «репортером без стола», тем, кого никогда не бывает на летучках и который не всегда даже готов выполнить задание, которое ему поступает. «Ваше поколение вообще всё ленивое, – сказал один журналист на корпоративе. – Помню, как мы шли в девяносто первом на баррикады, не зная, вернемся ли обратно живыми, – а вы?.. Вы не можете выбрать между соевым и кокосовым молоком в вашем капучино. Вот и вся разница между поколениями». Сказав это, журналист немедленно выпил.

– А что это за мозаика?

Они уже стояли в небольшой рекреации с диванчиками, кофейным автоматом и галереей старых номеров «Будущей». Отсюда один коридор уводил в рукав, занятый видеомонтажом, бильд-редакторами, выпуском и ньюсрумом, а другой – в полукруглый зал с кабинетами заместителей главного. Там за длинным столом проходили летучки, а сбоку, слева, стояли гандбольные ворота с натянутой сеткой (был ли это символ чего-то или попытка соорудить игровое пространство, Олег не знал; во всяком случае, на его памяти воротами никто не пользовался, да и гандбольных мячей в редакцию никто не заносил).

Стена, на которую указывала Саша, была целиком занята мозаикой, изображавшей маленькую подводную лодку, только не желтую, а красную, по форме напоминающую рыбу-шар.

– Это был благотворительный проект, – сказал Олег. – В пятнадцатом году одна арт-группа замутила – в поддержку детей Донбасса. Весь гонорар тогда перечислили детдому.

– Разве обязательно заказывать мозаики, чтобы просто помочь?

– А что здесь такого?

– Ну, меня всегда это раздражало, – пожала плечами Саша. – Если хочешь помочь, так помогай. Просто собери деньги да передай. А то – благотворительные аукционы, благотворительные распродажи… Как будто нельзя без чужого труда самому взять и сделать что-то хорошее.