– Я именно такой, Роуз. Настоящий властный мудак, и я все делаю для себя. Все же просто! Я люблю вас обоих, и сделать вас счастливыми – это самое лучшее, что я могу сделать для Ирвина Роберта Говарда. Мне хорошо, когда вы оба счастливы. Вы дарите мне то, что неспособны дать никакие деньги, никакая власть. Ничто и никто.
– Ты врешь, милорд Спонсор. Ты заботишься не только о нас с Бонни. Иначе бы хрен ты давал миллионы на искусство, экологию и всякое прочее.
– Я забочусь о себе. Мне нравится жить в комфорте, безопасности и чистоте. Не только в нашем доме, а везде. Я создаю комфортную обстановку для себя сейчас и потом. Что, если буддисты правы, и нам всем тут жить раз за разом? Вот представь, придется мне лет так через сто родиться где-нибудь в Африке, а там – голод, войны, эпидемии и прочий кошмар. А все потому, что я не задумывался о собственном будущем и собирался унести миллиарды с собой в могилу. Как думаешь, в гробу мне будет мягче гнить на баксах? Или, может быть, святой Петр при входе в рай потребует с меня оплатить вип-доступ?
– Есть ли у вас золотая карта, сэр? – мне так ярко представилась эта сюрреалистическая картина, что прямо захотелось написать об этом рассказ. Или фильм снять. – Без золотой карты вам доступны только райские кущи для бедных, с рекламными трансляциями и обязательной регистрацией в собесе.
– Как-то та, да. Вот ты понимаешь, почему надо вкладываться в будущее. Не тащить на своем горбу халявщиков и неудачников, а давать шанс тем, кто сможет его использовать. Поддерживать тех, кто работает и к чему-то стремится. Давать адекватную оплату за работу, чтобы люди были заинтересованы работать лучше. Азы управления, и я не понимаю тех, кто ими пренебрегает. Видимо, копят на вип-доступ в райские кущи.
– Вот будет досадно, когда их туда не пустят, – хмыкнула я.
– Уже не пускают. Ад и рай здесь, – он дотронулся до моего лба. – Здесь и сейчас. Дальше будет логическое продолжение, а не благотворительная программа для придурков и нытиков.
– И как тебя еще не отлучили от церкви, лорд Говард, за такие-то идеи.
– Смысла нет отлучать того, кто плевать на это хотел. Так вот, леди Говард. Ты – мой вклад в будущее, и ты – мой сегодняшний рай. Не так-то просто было тебя найти, а найдя – разглядеть и не упустить.
– Знаешь, я честно не понимаю, почему ты выбрал меня. Не обижайся, я бесконечно уважаю твою мудрость и дальновидность, но…
Кей хмыкнул и передразнил меня:
– Но юный падаван желает постичь крупицу смысла, вложенную великим учителем в сие непостижимое деяние?
– Твоя мудрость бесконечна, как море, о великий учитель.
– Бесконечности моей мудрости уступает лишь непостижимая бесконечность моей дури, о юный падаван.
– Так все же дурь? – мне почему-то стало больно, хотя я и так знала, что причиной могло быть только что-то бесконечно дурацкое, типа пари с Бонни на бочонок пива.
– Ты не представляешь, какой я на самом деле придурок, Роуз.
18
– Нет, не представляю. И не понимаю, почему ты женился только сейчас. При том, как тебе важна семья, как ты хочешь детей, ты ждал до тридцати шести лет.
– Все просто, Роуз. Я эгоист и хочу только самого лучшего. Для меня лучшего, а не по чьему-то левому мнению. Я хочу любви и понимания. А для меня это сложно. Я имею в виду, любовь. Слишком много расчета и слишком мало чувств. Бонни не зря называет меня треском мороженной, я такой и есть. Мне недоступны мексиканские страсти, я не могу закрыть глаза и броситься в омут безумной любви. В этом плане я смертельно завидую Бонни – для него страсть естественна, как дыхание. Для меня – нет. Я не умею любить без оглядки, не анализируя и не просчитывая варианты. Так что я любил всего три раза в жизни, и то первый раз был больше желанием любви и экспериментом, нежели чем-то настоящим.
– Значит, первым был не Бонни?
– Нет, конечно. Кирстен.
– Твоя подруга Кирстен? Но… ты говорил…
– Что мы подружились? Да, так и есть. Я тогда не очень-то понимал, что со мной происходит. Позднее развитие, видишь ли. Первые эмоции в двадцать пять лет это вам не шутки, на такое не всякая треска мороженная способна.
– В смысле, а как же подростковая любовь? Гормоны, созревание и все такое?
– Гормоны не имеют никакого отношения к любви. Желание – да, но у меня и с этим было не очень. В шестнадцать я позволил себя соблазнить одной из маминых подруг. Элис на тот момент было тридцать с небольшим. Посчитал, что начинать надо с опытной разумной женщиной. Мы были вместе три года, пока ее супруг не скончался, и она не уехала на континент искать себе нового.
– Ты так спокойно об этом говоришь.
– Это и было спокойно. Секс, минимум разговоров, никаких встреч просто так. Симпатия, но не больше. Сейчас Элис замужем в четвертый раз, за молодым и талантливым испанским актером. Ей хорошо, она продолжает приятельствовать с мамой. Мы видимся раз в несколько лет, то там, то сям, и я за нее рад.
– Треска мороженная, – хмыкнула я и потерлась о него всем телом. – А потом?