– Отчего, сестра, тебя трясет,
Что ты брату надрываешь грудь?
– Память тяжкой ноши не дает
Мне девичьи плечи разогнуть.
1978
***
Уезжаю, приезжаю,
Говорю или молчу –
Все яснее замечаю
То, что видеть не хочу.
И глаза я закрываю,
Опускаю, отвожу:
Я и этого не знаю
И об этом не скажу.
Говорю тому, другому,
Что не вижу, говорю.
И иду, потупясь, к дому,
И под ноги не смотрю.
И лежу, уткнувшись в стену,
И сжимаю веки зря.
Но повсюду неизменно
Все яснее вижу я,
Все яснее острым глазом
Всюду вижу я опять
То, что мой не может разум
И ни слить и ни разъять!
1978
Три сна
Я сплю, и снится мне, что сплю я в чистом поле
И вижу сон: со всех сторон земли
К покатому холму сошлись по доброй воле
Живые существа – и прилегли в пыли.
Кого здесь только нет: лисицы и коровы,
Верблюды, львы и лошади – они
Вздыхают и молчат, и лики их суровы,
Но их глаза горят, как ясные огни.
А на холме пастух. Он без кнута и дудки.
Но что в его руках? – я не могу понять.
И от блаженства их становится мне жутко,
И напрягаюсь я, чтоб этот сон прервать.
И просыпаюсь вдруг – уже в иной постели,
И давит низкий свод, и не подымешь рук,
Чтоб ласково смахнуть пригревшихся на теле
Белесых слизняков и ядовитых мух.
Мне дышится легко, но смрад мое дыханье,
Я счастлив, хоть за ним, за счастьем, видно дно,
Где в тине золотой таится колыханье
Того, что мне во сне постигнуть не дано.
Но радость, что идет оттуда пузырями,
Щекочет мне виски и рвется, словно смех,
И я лечу, лечу, как в вывернутой яме,
Где вверх – и значит вниз, а вниз – и значит вверх!
И я лечу, лечу, и дикий рев обвала
Мне перепонки рвет, свистит, гудит в трубу,
И вскакиваю я, и пальцами устало
По чистой простыне бессмысленно скребу.
Будильник отзвенел. Девятый час. Из окон
Струится зимний свет, и облетевший сад –
Весь черный ввечеру – стоит в снегу глубоком,
И красные лучи в ветвях его горят.
Какой мне снился сон? А впрочем, что за дело!..
Поет по венам кровь: забудь, забудь, забудь! –
Настал прекрасный день на старом свете белом,
Нас ждет вчерашний хмель – пора пускаться в путь!
1978
***
Не все преходяще – и значит,
Не стоит нам мучить себя!
Как славно живется на даче
В последние дни сентября.
Все гости уехали в город,
Но слышно яснее с утра,
Как трется колодезный ворот
И лязгает дужка ведра.
Как бьется зеленая муха
Меж сдвоенных рам, как звенит;
Как примус, накачанный туго,
Под чайником полным гудит.
Как куры кудахчут. Как лает
В пыли извалявшийся пес.
Как тонко скрипит, проезжая,
С дровами сосновыми воз.
1978
***
В случайные следы,
В заснеженные склоны
Летят, летят плоды
Ольхи, березы, клена.
Летят путем одним
Для продолженья рода
На дом, на сад, на дым
За дальним огородом.
Смотрю на них давно –
Им нет конца и края.
Но многим ли дано
Воскреснуть, умирая?
Те вымерзнут, а тех
Склюют со снега птицы.
Едва ль одно из всех
Весною возродится.
Поймаю семя я
И, подержав немного,
Пущу – лети! – твоя
Не кончена дорога.
Свой путь отмерен всем –
И что мое сомненье?
Лети, исполнив тем
Свое предназначенье!
1978
Бьющий свет
Черный перрон,
Серебристая слякоть;
Мокрый вагон;
Горьковатая сладость
Липкой конфеты;
Сияние снега;
Бурки из фетра
Споткнутся с разбега
И заскользят... От ребристых калош
Стертый узор наливается влагой.
Лязгнут колеса. Оранжевый нож
Дымного света вонзится в овраги,
Рощу, строенья... И снова во мраке
Все исчезает. Ищи – не найдешь! –
Смысла в простуженном лае собаки.
Ночь. Полустанок. Вселенная. Что ж,
Ноги промокли, а все же идешь
По переулку. Вокруг ни мерцанья:
Топкие лужи, сугробы, кусты, –
И никого! Лишь визжа в содроганье
Перелетают дорогу коты.
Так начинается эта баллада,
Словно побег из бесплодного сада –
Чуть сладковатый, как свекла с огня –
Та, кормовая... (Что мы не таскали
С грузовиков, что весь день проезжали
В ОРС через двор наш!.. Ты помнишь меня
1-я Курская? – Выстоял я!)
Так начинается эта баллада,
Словно побег из бесплодного сада,
Словно раскаянье, словно досада,
Словно... – но хватит сравнений, не надо! –
Версификация тем хороша,
Что позволяет при должном терпенье
Выдать подстрочник за стихотворенье, –
Больше не стоит она ни шиша!
Лучше продолжить. Завязка вначале.
Сонный герой у проснувшейся чайной,
«Газов» и «МАЗов» – они до утра
Здесь проторчали – глухое урчанье,
Резкие выхлопы, дверок бряцанье;
В ватниках сальных снуют шофера.
В комнате длинной, как день без похмелья,
Запах махорки, «Прибоя», «Дымка»,
Щей, винегрета... «Подвинься, земеля!» –
Три «Жигулевского» ставит рука, –
Пена шипит, оседая от соли,
Кружка щербата, как будто со зла
Кем-то обкусана, – наискось: «Коля» –
Синею тушью – и в сердце стрела.
«Пей! Не стесняйся!» – «Да я не стесняюсь!»
«Как прозывают?.. Ну, будем, Сергей!» –
Враз по полкружки. Потом, озираясь.
Водкой долили – и жить веселей!
Много ли надо? Пожалуй, немного!
После холодной, ненастной, сырой
Мартовской ночи, бессонной дороги –
Чья-то улыбка в дешевой пивной.
Чья-то улыбка, вниманье пустое,
Легкий кивок преходящей любви,
И ощущенье тепла и покоя
В глухо бегущей по венам крови.
Кто мы? Откуда? К чему тут вопросы?
Лучше давай-ка по новой налей!
«Дернули!.. Слушай, мы все здесь матросы
В бурном просторе житейских морей!
Мало ль меня и крутило, и било!
Где только не был! Вернулся назад:
Кореш продал, а жена изменила,