Не свое время

Когда ж опять пробилось солнце,

То на все стороны земли,

Как от иссохшего колодца,

От башни люди побрели.

Они брели, таясь друг друга,

Пожитки жалкие влача;

Сходясь же вместе – от испуга

Невольно пятились, рыча.

Язык звериный стал им ближе,

Чем человеческая речь,

Которой в гордости бесстыжей

Они не думали беречь.

Но поколение сменялось

За поколеньем. Шли года.

Уже потомкам представлялась

Все поправимее беда.

И терпеливо постигали

Они чужие языки,

И снова башни воздвигали –

Бесчисленны и велики.

Но меж камней столпотворенья

Всходила прежняя трава.

И лишь иллюзию общенья

Давали мертвые слова.

И снова башни разрушались,

Народ вздымался на народ.

И снова в мире воцарялись

И страх, и гибель, и разброд.

И жив он – явно или тайно –

В нас древний Вавилон досель!

И не случайно, не случайно

Вскипает войн гражданских хмель!

И льются крови братской реки,

Пожар вздымается, багров!

И на земле уже вовеки

Не отыскать всеобщих слов.

Разрушено единство мира,

Распалась родственная связь.

Здесь каждый сам себе кумира

Творит, чужого убоясь.

К кому мы руки простираем,

Как дети малые впотьмах?

Ведь мы других не понимаем

И на родимых языках.

Да что – других! Когда мы ночью,

Край одеяла теребя,

Порою из последней мочи

Понять стараемся себя,

Мы постигаем в потрясенье,

Что нам невнятен наш язык!

И в немоту, как бы в спасенье,

Бросаемся, зажавши крик.

И пьем забвенье полной чашей,

Покуда тяжкий длится сон,

Пока для строек новых башен

Нас не разбудит Вавилон.

И мы, проснувшись на рассвете,

Сумеем вновь не замечать,

Что нет в нас слов себе ответить

И нету сил, чтобы молчать!..

1989

***

Куст герани на окне,

Пожелтевший от мороза,

Как поэзии во мне

Удивившаяся проза.

Я полью его водой,

Отстоявшейся в бутылке.

Вот слиянье мировой

Жизни в страстном поединке.

В гроздья сжатые цветы:

Тот увял, а рядом – свежий.

Из рассветной темноты

Луч зари невнятной брезжит.

Льется струйкою вода

Из бутылки наклоненной.

Верещит сковорода

Над плитою раскаленной.

Оторву сухой листок,

Ветвь увядшую сломаю.

Список дел в пятнадцать строк

Между делом набросаю.

Стужа мерзлое стекло

Сплошь цветами покрывает.

Как бы время ни текло,

Вечность все не убывает.

Вновь в бутыль налью воды,

Пусть до завтра отстоится.

Сяду у сковороды,

Чтоб картошкой подкрепиться.

Выйду из дому потом,

О герани позабывши.

Вьюга мокрым сквозняком,

Словно пес, в лицо задышит.

И застынет в тишине,

Снега лёт прервав стрекозий,

Как поэзия во мне,

Удивившаяся прозе.

1989

***

От солнечных ярких пятен

Стал сад предвесенний сыр

И беден, и необъятен,

Как весь этот Божий мир.

Как мир этот Божий, где мы,

Хотя и видны пока,

Не более, чем поэмы

Зачеркнутая строка.

Строка, вариант которой

Не плох был, а между тем

В поэме уже готовой

Иначе звучит совсем.

1990

На погосте

1

Мысль и тут лишь собой занята

И скрывает свой след осторожный

В зябкой дрожи сырого куста,

В глухомани травы придорожной.

Но и заступов лязг, и тщета

Скудной глины, и плач чей-то – все же

Слиты в ней, хоть она разлита

По пространству, как холод по коже.

Даже целой земли красота

Оправдать перед нею не может

Ни могилы, что сдавит плита,

Ни червя, что нам тело изгложет.

Лишь смола на распилах креста

Отвлекает ее и тревожит.

2

Жизнь бессмысленна, но не пуста:

Я наполнить сумел ее все же

Зябкой дрожью сырого куста,

Глухотою травы придорожной.

Я наполнить сумел ее всклень

Одиночеством зимнего стога,

Немотою пустых деревень,

Потерявших свой голос до срока.

Все вошло в нее: юности жар,

Брызги грязи, летящей с обочин,

И загульных попоек кошмар,

И провидческий дар между прочим.

Время то уносилось стремглав,

То стояло вокруг, как болото,

Но теперь, свою зрелость догнав,

Мне о нем говорить неохота.

О другом я хотел, о другом,

О тоске, о любви и обмане...

Нынче ночью мне снился паром,

Исчезавший в рассветном тумане.

Вслед ему я рукою махал,

Слыша звук ликовавшей гармони,

Но при этом себя ощущал

Для уплывших уже посторонним.

Да, для них я уже был чужим! –

И хоть кто они – я и не ведал, –

Но таким я проснулся больным,

Словно только что сам себя предал.

Словно сам себя предал себе ж

За пустое, но нежное слово,

За сумятицу прежних надежд,

За успех в настоящем былого.

И крутила меня маета,

Как бересту на углях, корежа, –

Жизнь бессмысленна, но не пуста.

Не пуста. Но бессмысленна все же, –

Я твердил. Но поверить не мог

Сам сентенциям этим избитым.

И сквозь них пробивался восторг,

Как трава сквозь могильные плиты.

И ни глины сырой нищета,

Ни потеки смолы на распилах

Погруженного в землю креста

Умалить его были не в силах.

3

Жизнь, наверное, слишком проста,

Чтоб постигнуть сумел ее разум.

Необъятных небес высота

От земли начинается сразу.

Но опять, лишь собой занята,

Мысль скрывает свой след осторожный

В зябкой дрожи сырого куста,

В глухомани травы придорожной.

И, теряясь в просторе земном,

То о том говорит, то об этом...

Нынче ночью мне снился паром,

Исчезавший в тумане рассветном.

Уплывал он по темной реке,

По воде цвета угольной сажи.

И в такой я проснулся тоске,

Словно только что предал себя же.

Словно сам себя предал себе ж,

Не решившись подняться к плывущим,

За сумятицу прежних надежд,

За успехи былого в грядущем.

Я об этом уже говорил

И не стал повторяться бы снова,

Но одно я добавить забыл,

Ставя к слову поспешное слово.