Не Сволочи, или Дети-разведчики в тылу врага

Голубцов застонал от боли в ноге, а затем начал рассказывать о боях под Красногвардейском. Начальник ауссенштелле пробурчал что-то, оттолкнул переводчика и отошел от разведчиков. Ему стало ясно: добыть признание у этих русских будет очень и очень трудно. И тут ему пришла в голову мысль… Он ей так обрадовался, словно только что получил отпуск в Берлин. Гюльцов даже рассмеялся вслух. Да, он поручит следствие по делу этой троицы комиссару полевой полиции Ульриху. Пусть потреплет нервы с ними молодой и ретивый выскочка, пытавшийся уже не раз скомпрометировать его перед руководством 702-й группы ГФП. Посмотрим, как он справится с этой работой. Выбьет показания у русских, и мне будет большой плюс как начальнику. Ну а если нет, тогда берегись, Ульрих! Ты решил тягаться со мной, но должен знать: я прошел школу самого Мюллера, школу руководителя гестапо всей Германии. Я не потерплю выскочек среди своих подчиненных. Очень жалко, но тебя, Ульрих, ждет фронт — там твое место. Там показывай свое рвение и ретивость. А я, конечно, сообщу командиру 702-й группы ГФП штандартенфюреру СС Клюге, что эти русские шпионы захвачены под моим личным руководством. Железный крест мне обеспечен. Вот так, господин Ульрих, я получаю награду, но и ты получишь награду… Разве быть в передовых рядах за идеи нации — не награда? Передовая — это тоже награда. И Гюльцов довольно улыбнулся. Затем он отдал приказ установить около бани круглосуточный пост и держать в ней русских. С ухмылкой посмотрев на коменданта ауссенштелле, строго сказал:

— Напомни, Генрих, всем часовым, что за русских они отвечают головой.

Он взглянул на разведчиков и грозно добавил:

— Только живых — мертвые русские мне не нужны.

Штурмбанфюрер Гюльцов знал, что говорил. Холодными ночами охранять солдатам арестованных не хотелось, и они нередко расстреливали их, а руководству докладывали: русские пытались бежать, пришлось применить оружие.

Разведчики остались одни. Дверь бани была заперта фашистами на огромный амбарный замок, который принес из дома агент «Тихий». Позвякивая оружием, за ней ходил часовой. Кузьмин и Петя помогли Ване добраться до нижней полки: нога у него распухла, стала темно-синего цвета. Командир разделся, снял с себя нательную рубашку и с помощью Пети разорвал на равные полосы. Затем они сильно стянули ими ногу Вани: ему сразу стало легче. Иван лег на полку, тяжело вздохнул:

— Да, влипли мы… И все из-за этого проклятого старика. Кто бы мог подумать, что он фашистский холуй. Чистенький такой, ладненький… Ишь, как держался, сволочь, ничем не выдал себя. Но он должен, ребята, ответить за свое предательство.

Командир тронул за плечо Голубцова:

— Он ответит за все, Ваня…

Петя, соглашаясь с Кузьминым, кивнул головой: он тоже был уверен, что предательство старика будет наказано. «Пусть не сейчас, не через месяц, пусть пройдут годы, но изменник будет разоблачен, — думал мальчик. — Но как? Как старик согласился работать с фашистами? — спрашивал он себя. — Как надо ненавидеть этот народ, своих односельчан, вот эту красивую деревню, протекающую рядом речку и все такое, кругом родное, чтобы пойти на службу к гитлеровцам. Нет, — твердо сказал он сам себе, — такое не забудется. Не уйти предателю от справедливого возмездия».

Петя вопросительно посмотрел на Кузьмина:

— Командир, мы вот так и будем сидеть в этой мышеловке?