Не такой как все. Ведьмы

Из одного состава парламента в другой, перекочевівали стада откровенных агентов — воюющих с независимой Украиной, только меняя вывески. Это считалось нормой, когда таких было большинство в парламенте страны. (Сидят они и сейчас, еще в большем количестве, во времена кровавой бойни). Значительное количество украинских патриотов, были убиты за эти годы на внутренних и внешних полях сражений. В это время, выбранные колхозниками враги Украины, воюя против них в когортах "депутатов и чиновников", окормлялись средствами из ее же государственного бюджета.

2

Сильное преимущество подпольного писателя — в свободе его пера: он не держит в воображении ни цензоров, ни редакторов, ничто не стоит против него, кроме материала, ничто не реет над ним, кроме истины.

(Солженицын Бодался теленок с дубом)

Поэтом, Шроо, назначал себя сам (а без этого не может быть настоящего творчества!).

Это понимание он закрепил от мнения тех, кому он давал почитать свои стихи, — в студенческие годы, — все отзывались о его творчестве только в похвальных тонах; особенно дороги будут воспоминания полученные от своего бывшего товарища, который носил их своей еврейской бабушке, — ценящей литературу, — предсказывавшей его виршам большое будущее.

Для добропорядочных граждан советской империи, поэзия Шроо оставалась за семью печатями. И таковой бы она и осталась навсегда, если бы не прекратил своего существования Советский Союз, или поэт Шроо не нашел возможности напечатать стихи за рубежом своей Отчизны, что, тоже, выглядело весьма проблематично, поскольку там тоже приоритет отдавали известным авторам, в основном представителям иудейской ментальности.

Шроо считал себя "неразбавленным" украинцем, сочинившим себе нелепый сей усредняющий псевдоним, по которому сложно было идентифицировать его национальность; он всегда и во всем гнул свою линию. Упрямо не желал превращаться в некий, переходной тип — "хохла", — в ипостаси которого, его, в принципе, смогли бы трансформировать во что угодно (или: в кого угодно).

Он не счел нужным в ХХ веке погибнуть в стихии украинского языка; пробуя выразить себя в его лубочном стиле. Всевозможные провокаторы от культуры, создавая видимость существования украинской литературы для всего мира, — шароварной, лубочной, гротескной, — напропалую уничтожали обереги украинской нации, как таковой. Используя в этой вековой интриге российских спецслужб, выдавленную на весьма далекую периферию от социальных отношений, украинскую мову, — ибо: какому же здоровому на вид, жизнеутверждающему организму, явилась бы в голову мысль, связывать себя какими-то значащими, психологическими узами, с чем-то уже давно отжившим; развивая себя в духе XVII века от рождества Христова?.. Для этого — достаточно энтузиастов-реконструкторов.

У Шроо не возникало ни единой попытки публиковать что-то в изданиях принадлежащих, этой, их, "Спiлцi письменникiв".

Шроо бежал в темпе своего стремительно развивающегося века, чуть забегая наперед (на пороге интернетизации). Это обстоятельство никоим образом не сказывалось на его творческом потенциале. У него было достаточно тем для образного выражения себя. Не только неразделенная любовь. За спиной была еще служба в СА: в стройбате, куда его затолкали за несуществующие прегрешения его родителей. Долгие годы шатаний по Советскому Союзу, в составе разных геофизических групп и партий. Жизнь в больших и малых городах. Войны с чиновниками и сексотами (в одном лице). Эти события совпадали с поисками собственного пути в литературе; становления особенности собственного стиля.

Все, что рождается не бескорыстно, это не самое лучшее. Самое лучшее — то, что не записано, что сочинено и исчезло, растаяло без следа, и только творческая радость, которую ощущает он и которую ни с чем не спутать, доказывает, что стихотворение было создано…

(Варлаам Шаламов Колымские рассказы. Шерри-бренди)

Шроо, долгое время своей юности, жил поисками жизненной опоры и точки приложения сил в местах соприкосновения с человеческими сообществами и трудовыми коллективами. Однако, лишь, привыкая к тому: как легко рвать социальные связи с сообществами людей, каждый раз переходя с одной работы на другую. Проделывая эту процедуру, чаще всего, по собственной инициативе, по какому-то неистовому желанию познавать мир и в поисках правды жизни; пролагать на житейской карте как можно больше познавательных маршрутов, сменяя географические декорации. Вряд ли кто из его сверстников способен был поступать так же легко, как это учился делать он. Совок очень неуклюж; сконцентрирован в неопрятных заводских и фабричных общежитиях. Существовал, к тому же, жесткий институт прописки. Только такие, как он, — путешественники и вольные люди, — не могли, казалось бы, манкировать этими социальными условностями и табу, придерживая себя в определенных рамках поведения.

Этапы жизненных поисков, обычно, фиксировались синими штампами в паспорте — и приносили "позорное" прозвище, в сильно забюрократизированной среде: "летун".