Не тяни леопарда за хвост

— Что за... Да как вы... Сядьте на место, профессор! Тишина в зале! Немедленно прекратите, молодой человек!

— Ну ты че? — гаркнул тот же хриплый голос. — Че ты? Дай мальцу-то сказать!

Публика разразилась смехом и аплодисментами. Профессор двинулся по проходу к сцене, придерживая за ноги Рамсеса. Наш сыночек, само собой, не умолкал ни на секунду; я это видела, поскольку и лекция малолетнего экспериментатора, и протесты Баджа утонули в одобрительном хохоте аудитории.

Развернувшись лицом к залу, Эмерсон вскинул руку. Сквозь постепенно стихающий шум пробился голос Рамсеса:

— ...резкий и безошибочно узнаваемый гнилостный запах, изменение цвета и вздутие тканей тела. Вместе с тем применение окиси натрия в ее твердом состоянии, с добавками углекислого натрия и двууглекислого натрия, обеспечивает...

Профессор лучился отцовской гордостью. Я разрывалась между смехом и эмоциями иного рода.

— Боже правый!

— Ш-ш-ш! Не мешайте, миссис Амелия! — Кевин скорчился над блокнотом.

И раньше встречаясь с профессорским сыночком, Бадж наверняка знал, что никакими физическими методами Рамсеса не остановить, но на сей раз хранитель дошел в своем бешенстве до того, что готов был наброситься на нелепую парочку с кулаками.

Конец лекции, однако, положил не Бадж...

Эмерсон заметил прибавление среди зрителей раньше меня. Я увидела, как он напрягся, словно готовясь к прыжку... Дикий женский визг пронесся по залу, сорвав публику с мест стремительнее, чем порыв шквального ветра. Личность в белом одеянии возникла на пороге центрального входа и полетела между рядами.

Но что это? «Жрец» уже не в проходе! Он на сцене... Нет, у противоположной стены... Силы небесные! Четвертый... пятый... Шесть «жрецов»... все в развевающихся белых платьях, все на одно лицо... вернее, все в масках с застывшими гипсовыми чертами. Очумевшие зрители с воплями, стонами, кто бегом, кто чуть ли не ползком, пробивались к дверям.

Такого даже Эмерсон не ожидал. Добела стиснув губы, хмуря темные брови, он вмиг сдернул Рамсеса с плеч и сунул под мышку.

Я подскочила со стула вместе с остальными, но не двинулась с места. Так и стояла с зонтиком наизготовку, когда горящий синим огнем взгляд Эмерсона нашел меня среди беснующихся репортеров. О, читатель! Какая тревога за меня и гнев на собственное бессилие светились в этих родных глазах! Будь его воля, Эмерсон, я знаю, поступил бы со мной так же, как с нашим сыном, — сунул бы под мышку и унес прочь от опасности.

Рука Кевина обвилась вокруг моей талии. Ирландец схватил меня в охапку и шагнул к проходу, прокричав на ухо:

— Держитесь, миссис Амелия! Я вас отсюда вытащу!

Интересно, куда? О'Коннелл устремился не к выходу, а к относительно пустому пятачку почти у самой сцены.

На сцене творилось что-то невообразимое. «Жрецы» в масках облепили саркофаг громадными белыми мухами... Казалось, они множатся на глазах... десятки... сотни масок мелькали передо мной. В бушующем море белого муслина скалой возвышался Эмерсон. Один из «жрецов» неожиданно сложился пополам и покатился по полу. Профессор развернулся к следующему... но их слишком... слишком много. Спасая сына, Эмерсон был обречен на поражение. Один... с ребенком под боком... брошенный предателем Баджем на произвол судьбы. В следующее мгновение всклокоченная черноволосая голова моего любимого скрылась в водовороте белых одеяний и мощных кулаков.

— Отпустите меня! — я вцепилась в плечи О'Коннелла. — Немедленно, слышите! Там мой муж! Мне нужно... Силы небесные! Его могли уже...

Ирландские веснушки побледнели на фоне восторженного румянца; с воинственным кличем Кевин опустил меня на пол.

— Вот это я понимаю! Так держать, миссис Амелия! На штурм! Вперед, О'Коннеллы!!!

— Вперед, Пибоди!

— Вперед, О'Коннеллы и Пибоди! — взревел Кевин и ринулся следом за мной.

Пробиться вперед не составляло особого труда, поскольку к этому времени основная масса народа успела удрать и в зале остались лишь самые отчаянные, а таких всегда не много. Присутствие хладнокровных, уверенных в себе личностей в штатском помогло унять всеобщий переполох. Банда «жрецов» тоже заметила детективов. Когда мы с Кевином, потрясая кто зонтиком, кто блокнотом, добрались до подиума, на месте битвы остался один-единственный воин.

Мой рыцарь, мой любимый, мой супруг.

Прошу прощения, не упомянула Рамсеса. Вдавленный в пол весом своего папочки, Рамсес отчаянно брыкался, оглашая окрестности нескончаемым потоком вопросов.

Лицом к лицу с извечной репортерской дилеммой — куда бежать за сенсацией? — Кевин сделал разумный выбор. Вместо того чтобы, по примеру всех остальных газетчиков преследовать «жрецов», он решил взять интервью у неистового профессора. Хотелось бы надеяться, что ирландцем двигали не только журналистские, но и чисто человеческие инстинкты. Вопреки моим медицинским рекомендациям, Кевин первым делом подхватил профессора за плечи, пытаясь поставить на ноги.

— У тебя голова пробита, Эмерсон! Немедленно лечь и не подниматься, пока я...

Реакция ненаглядного меня немного успокоила.