Наяву слышал то монотонное щелканье загоняемых в обойму патронов, барабанами выделявшееся в гуле двигателей самолета. Перед глазами встало то серое неприметное личико, вдруг ставшее ярко-красивым до безумия. Снова услышал бесконечную вереницу тупых до безобразия вопросов из ставшего багровым провалом рта. Вдруг все его прошлые душевные метания и принятые решения стали мучительно блеклыми, невзрачными. Словно кто-то прилепил их ему на лоб плохим клеем, что от времени рассохся и рассыпался, позволяя всей мишуре облететь.
— Видишь, вот! Она прочтет и обязательно исправит все. Нужно только дать ей возможность выйти побыстрее. Но с тобой мне нельзя. Значит, мне нужно вернуться в тот клуб, понимаешь?
Через холод действительно настоящего безразличия он видел, как бегала туда-сюда маленькая фигурка с искривленным лицом. Протянутый листок с каракулями оставил без внимания, краем глаза отметив, как тот спланировал на пол, выпущенный обезволевшей рукой. Неприглядная правда прочно уселась внутри, черным мороком угнетая все эмоции. Было реально похрен на все.
Плевать, что ей там куда-то надо. Пусть и не выпендривается.
Поспит чуток, а там и ноги его в этом доме больше не будет. Дальше пусть разбираются сами.
— Нет.
— Да чтоб тебя! Тебе нельзя! Слышишь! Я уверена, что тебе не нужны будут проблемы в будущем…
От новых криков внезапно голова прояснилась. Как озарение пришла всепоглощающая ярость, что напрочь смыла все черные глухие мыслишки и всю давящую безысходность.
Он вдруг разозлился.
Нет, даже не так.
Он не был теперь зол. Он был в бешенстве.
В чистейшем очищающем бешенстве, смывшем колючие сомнения.
— Значит, ты уверена… Хочешь сказать, тебе виднее, что для меня лучше?
Открыто упиваясь собственным гневом, делал мелкие шаги поближе к той, что вдруг решила, что может решать за него. К той, что вообще вдруг решила, что может указывать ему.
— Не подходи!
— Мисс «я делаю, что хочу, и знаю, как будет лучше» значит?
Шаг за шагом наступал, а девушка с неимоверным ужасом в глазах отступала, один в один повторяя его движения. И страх в ее заплаканных глазах вместо того, чтобы хоть как-то притормозить его, наоборот, с каждым мгновением поднимал бушующий ураган новых порций злости и глумливого злорадства.
И похоти. Безудержной злой похоти.
Он уже не понимал ее затихающего голоса, но наглядно прижал прямо под торчащей грудью кулак с зажатым шприцом. Чтобы знала, кто сейчас на самом деле управляет ситуацией. Как последний садист, наслаждался стуком трепыхающегося через раз сердечка. Запахи ее тела и страха откровенно будоражили кровь, вызывая необъяснимую радость.
Решение пришло за доли секунды.
— Надо же, сердечко-то вот-вот выскочит. Неужели ты так сильно боишься меня?
— Я… не боюсь тебя.
— Тогда почему… тебя так трясет. Даже дышишь через раз, м?
— Бен, я…
— Мисс всезнайка не знает что ответить, а? Как же так, м? Ведь ты все знаешь. Знаешь как лучше для всех нас. Только вот ты… не учла одной маленькой мелочи… Я уже сделал свой выбор и готов принять все его последствия.
Несколько секунд назад он окончательно принял решение.
Он точно знал, что будет делать дальше.
Все пошло коту под хвост, и у него созрел план. Тело давно было готово к действиям, член рвался на волю, налившись до боли. Сначала он поставит ее на колени, сожмет под горло, чтоб не дергалась. И отымеет как шлюху, по самые яйца загонит, будет трахать, пока не посинеет от нехватки воздуха. Даст чуть отдышаться, и продолжит. Будет трахать в чертов ротик, держа под челюсть, чтоб не укусила, пока не зальет ей всю глотку. После он сделает еще что-нибудь, пока не придумал что именно, и похрен, что его за это закопают.
Если узнают.
А узнают точно.
Эта сука как пить дать, все расскажет… а там будь, что будет, ему уже похрен.
Он уже успел положить вторую лапу на тонкое плечо, с целью слегка надавить. Надавить, заставить опуститься на колени и…
Дальше додумать не успел.
Нежные солено-горькие от слез губы сами впились в него.
Это в момент вышибло из него все злобно-похотливые мысли. Безнадежная горячка ее рта обожгла, сметая все придуманное дерьмо волной неописуемой нежности. Рука сама разжалась, отбрасывая ставший за один миг ненужным шприц, позволяя себе окончательно и бесповоротно застрять в пылающем костре прижатого к стене дрожащего тельца. С частичкой еще не улегшейся до конца злобы отлепил ее от стены и снова подхватил на руки, но не преминул сделать это мстительно, ударом о стену выбивая легкий вздох.
— Покричишь для меня, сладкая? Покричишь, а?
Он предпочел вообще забыть те срамные злые мысли, что еще совсем недавно сидели у него в голове. Ответом ему стал хриплый стон, выбивший остатки здравомыслия и пальцы сами, без участия мозга, проехались по безумно влажным складочкам. Эти же пальцы сами вырвали из шлевок ремень и одним рывком выпустили на свободу перекаченный кровью орган.
Потом он завыл.