Выл со стиснутыми зубами, спрятав лицо на ее шее, из последних душевных сил пытаясь вдохнуть хоть капельку воздуха. Выл, вторя ее болезненному вскрику, судорожно стискивая в своих объятиях ту, что сейчас казалась ему божественным даром свыше. Где-то на краю сознания он понимал, что был слишком груб, слишком резок, слишком во всем.
Но облегающая его плоть женщина была неописуема.
Он не мог найти связных не то что слов, мыслей, чтобы хоть как-то определить и описать свое состояние. Мелкая дрожь ее тела отдавалась по нему уколами тысяч и тысяч иголок и он позволил себе потеряться в огромном клубке ощущений. Он что-то ей говорил, но слова сами шли из пересохшего горла. Он почти не понимал себя, но снова тем же краем разума понял, что просил прощения. Сам же втайне и порадовался, что додумался просить прощения.
Потому что его разрывало на части.
Он одновременно хотел быть нежным, чутким, но каждый раз осторожно покидая почти полностью самое идеальное для него тело, он тут же срывался, не скрывая злобно-радостной полуулыбки, с которой он врывался в нее. Насаживал на всю длину с хриплыми стонами и воем, и снова, как самый нежный в мире любовник, выходил из раскаленного неимоверно тесного и влажного до одури нутра, чтоб снова и снова с максимальной жестокостью брать свое, радуясь, с какой готовностью она принимает его. Последний ее крик врезался в уши, слегка отрезвляя. Его ведьма так вкусно выгнулась, что понял, что надо постараться сдержаться, чтобы не кончить сию секунду.
Потому что понял, насколько он сильно желает продолжить.
Он смог морально абстрагироваться от пульсирующих ощущений, но не хватило сил выйти, чтобы дать ей хоть какую-то передышку. И как можно нежнее гулял губами по все еще соленому от прошлых слез лицу.
Или же это были новые слезы, он не понял.
Так и целовал, пока ведьма не смогла заметно расслабиться и обмякнуть. Успокоилась, ладошками затыркала, мол, можешь отпустить. А он не сдержал ехидного смешка, чувствуя, как она сама мелко подрагивает тазом.
— Далеко собралась, м? Я с тобой еще не закончил, моя сладкая.
В доказательство своих намерений вжался чуть поглубже, сам же и охнул от прострелившего все тело молнию удовольствия. Ведьма тоже неосознанно ахнула, двинув бедрами. Продолжил двигаться уже на кровати, шокировано вглядываясь, как его девочка закатывает глазенки, раскинув лапки и инстинктивно пытаясь подмахивать. Разум плыл, тело откликалось позывами вломиться посильнее, доказать ей все глубину его чувств. Но следовало чуть подержаться, ему хотелось познать побольше. С великим трудом пересилил себя, вышел и уселся между разведенных коленок.
Иначе бы сорвался окончательно. Для этого время еще не наступило.
От разочарованного хныканья он покрылся пушистым одеялом восхищения. От тихих звуков своего имени не выдержал, признался ей в своем изумлении… и тут же сам заледенел. Ведьма вдруг застыла, замерла, будто он ее тут кулаком ударил, а не нежности шептал. Отвернулась от него как от чумного, скуксилась от непонятной обиды.
— Что… Что такое, маленькая? Что…
Так и пялился на нее, потихоньку все больше охреневая и отстранено созерцая собственные следы по плечам и шее, пока ведьма вдруг не решила сбежать. Она даже не удосужилась объясниться, и он не мог позволить ей сбежать просто так. Удачно сцапанная лодыжка ее тормознула, а попытки вырваться его не впечатлили совсем. И он успел заметить действительно новые слезки, застрявшие в уголках растерянных глазенок.
— Что не так? Расскажи. Пожалуйста. Я… Я сделал тебе больно? Посмотри на меня… Расскажешь?
Головой замотала, как маленький ребенок и скуксилась еще больше, заерзала в новых попытках вытянуть из его лапы прижатую к кровати конечность.
— Отвали, Бен. Просто оставь меня в покое. Ты получил, что хотел. Пошел вон.
Горечь заливала все больше, отчего его почти колотило. Но она была чуть неправа. Он не получил чего хотел. По крайней мере, сполна не получил.
— Пока не узнаю, в чем дело, не уйду.
— Расскажу, уйдешь?
Его кривой улыбки она не увидела, так и сидела, демонстративно отвернувшись. Но ногой дергать перестала.