— Ты… ты ведь понимаешь, Бен, я…я не знаю как правильно сказать… Но я знаю себя. Знаю свое тело, знаю свою внешность. И я ведь ни разу не видела в зеркале отражение, которое меня бы устроило. Я знаю все свои недостатки. Мои минусы так жирно перечеркивают плюсы, что я… Я никогда не питаю иллюзий, Бен. А я знаю себе цену, и она гораздо ниже, чем могло бы казаться. Ты снова и снова называешь меня прекрасной, изумительной. Но ведь мы оба понимаем, что ты бы ничего из этого не сказал по-настоящему. Не сказал бы, будь не запрограммирован той сукой. Не сказал бы ничего, ты бы даже не заметил меня, проходи я мимо. Даже не обратил бы внимания, понимаешь? Я не из твоей лиги. Таким как ты даже пальцами щелкать не надо, на тебя ведь бабы вешаются гроздьями… Мне же остается только пользоваться услугами пьяной любви от случайных одиночек, что за минуту урвут свое и исчезнут. Потому что на трезвую голову для обычных людей я серая неприметная мышь, не стоящая какого-либо внимания.
— То есть… ты хочешь сказать, что делая тебе комплименты, я постоянно напоминаю тебе о реальности? С чего ты вообще взяла, что запрограммирован твоей второй…
— Хочешь сказать, это не так? Бен!
Он почти признал ее правоту. Где-то в глубине души признавал, но это почему-то лишь подстегивало, будоражило.
И рос интерес.
Все-таки он помнил, что у нее была только ее память.
Значит, ей кто-то рассказал.
И его девочка снова мучается очередной моральной дилеммой. Но смолчал. Ведьма начала говорить, так хай и дальше рассказывает. Выговорится, легче будет. Может, он получит ответы на новые вопросы.
— Я… сбежала ночью, после того как ты столкнул меня в бассейн. Я даже успела снять номер в каком-то придорожном отеле. Только зашла, как она почти вылезла вместо меня и …. Она мне показала все, Бен. Показала, как задавала тебе вопросы. Показала, как ты беситься начал, когда она впихнула в тебя свою программу. Показала даже, как ты потребовал спеть тебе. Господи, да я даже ни разу в этой гребаной жизни не пыталась что-то петь. А ты… ты мне понравился. Именно мне понравился, а не этой тупой курице. Бесил меня до дрожи в коленках, но нравился, что я на полном серьезе задумывалась о тебе, как о…. ладно, это уже неважно. А потом я в очередной раз посмотрела на себя и поняла, что я… не вправе тебя использовать. В этом плане старик непреклонен. Не вмешивать в личные дела тех, кому может быть придется прикрывать спину. Тогда я еще не понимала причин твоего интереса, даже думала, что тебе Прайм заплатил. Да черт тебя побери, Бен! Будь ты сам собой, ты бы хоть на секунду задумался о том, что неплохо бы трахнуть психованную истеричку с поехавшей крышей? Даже мысли бы не возникло, будь ты…
Слушал и каменел.
Застывал внутри, как камень.
Мозг почему-то вырывал лишь отдельные слова, не желая сливать их в цельные предложения.
Потряхивало от понимания, насколько сильно они оба запутались.
Но грудь отпускало от мысли, что он ей нравится.
Действительно нравится.
И чисто по-бабски закрутила все в один сплошной комок непонимания и недоразумений.
— Ну и дура же ты…
— Бен, … я все рассказала… мне пора… надо принять душ и ложиться спать. Утром уже будет Риппи. Она… все исправит…
Ему было бы проще, если бы она промолчала.
Он бы, наверно даже бы отпустил ее ногу, проникшись ее исповедью и искренне желая больше не мучать.
Но вместо этого рванул на себя за эту же ножку. Платье моментально снова задралось, открывая все еще поблескивающее смазкой промежность. Давно опавший от расстройства член тут же принял боевую стойку.
— Далеко собралась, м? Я тебя не отпускал, сладкая. Ведь сказал, я с тобой еще не закончил.
— Бен, ты… ты же обещал, если…
— Что-то не припомню ничего такого.