Вбивался в нее, с каждой минутой ускоряясь и ожесточаясь. Вбивался, почти не контролируя себя. Вбивался, пока не уловил хриплый сладострастный вскрик после особо грубого движения бедрами.
— Я еще не разрешал тебе кричать, моя девочка.
Еще нельзя было кричать. Своими безумно-хриплыми криками могла сорвать его с болтов.
Нельзя было этого допускать. Она лишь смогла тоненько мычать через зажавшую ей рот ладонь, а он почти сомлел, ощущая, как остро она тычет в его руку своим язычком. Робко тычет, словно пробует на вкус. Но его маленькая тварь все-таки почти добилась своего. Он снова через туман безумия тянул ее за таз, добиваясь максимально глубокого проникновения, в беспамятстве опять болезненно-грубо упираясь в матку.
Но жжение от четырех глубоких царапин на груди привели в чувство, остановился сразу, едва понял, что переборщил.
С облегчением понял, что ошибся. Сильно ошибся.
Его девочка не останавливала его. Наоборот, пыталась сама двигать бедрами, сама пыталась подмахивать. Слегка удивился даже, что ведьма еще не поняла, кто тут хозяин положения. Ему хватило секунды, чтоб оттолкнуть от себя закинутую ножку и выскользнуть из нее, выпуская из кулака волосы. Еще секунда и заметно опешившая от его быстрых действий была перевернута на живот. Еще миг, и он оседлал ее ноги, притянув под себя за платье.
С самого начала вечера он мечтал разорвать на ней это гребаное платье. Ткань послушно треснула, как высохший листок. В горячке нервно дернул ее за волосы, заставляя приподняться, чтобы как можно скорее вытащить бесполезную тряпку.
Его заклинило конкретно, едва он разглядел, что разорванные лоскутки и веревочки зацепились за торчащие локти. Это показалось ему очень удачной идеей, рывок за талию и он уже намеренно запутал на ее предплечьях остатки злополучной одежки. С легким толчком опрокинул снова на живот и без всякого стеснения помял обнаженные ягодицы со следами его пальцев. Его ведьме вроде понравилось, как он примостился, недвусмысленно ерзая и намеренно придавливая пальцами член, размазывал по второй дырочке смазку.
Увидь она его лицо сейчас, наверняка испугалась бы.
С таким злобным мстительным лицом только людей бы убивать.
Но ему повезло, что она лежала мордочкой вниз, изредка подергиваясь и постанывая от его поцелуев.
— Пора платить по счетам, сучка.
Выплюнул слова как можно суровее, но девочка не испугалась, только едва заметно напряглась, вступая в игру.
— Ка…каким счетам?
Пора было ей показать, кто тут на самом деле командует парадом, а кому положено смиренно лежать и стонать в экстазе. Пискнула, почти незаметно напрягаясь, больше в предвкушении, чем в страхе. Даже позволила подсунуть под таз вовремя замеченную подушку. От торчавшей вверх округлой попки безумие наплывало, как цунами. Безудержно наплывало, безостановочно. Без всяких уловок, лишая даже мысли о сопротивлении этому безумию. А от искренней покорности вылезало нечто непонятное, низменное. Наплывшая чернота перед глазами лишала любых мыслей, но он все еще старался удержать разум на плаву. Так же по-змеиному прошипел, что все-все ей по полочкам разложит. И не заморачиваясь ничем, одним махом втиснулся полностью, упиваясь отлично растянутым и подстроившимся под него нутром.
— Вот… вот это… сучка… За то, что поставила меня на колени.
От своего звериного поведения уже не удивлялся, прекрасно понимая, отчего его так уносит. Лишь позволил себе еще поупиваться заглушенным хрипом женского тела под собой. Ему показалось мало, и он вцепился обеими руками в тоненькую талию, вторым грубым толчком насаживая на себя.
— А вот это… за то, что ножом в горло… ткнула.
Он уже сомневался, слышит ли она его вообще, уж больно красиво изгибалась под ним. Выгибалась, словно сама хотела большего. Не сдержался, ухватился за ее голову, вцепился клещом в спутанные волосы, вдавливая щекой в кровать.
И толкнулся еще разок посильнее.
— Это за то, что мой же ствол к лицу приставила, маленькая идеальная тварь.
Услышав несдержанный вой, не сдержал самодовольной усмешки. Значит, делает как надо.
Но рановато ей еще кричать.
Слишком рано.
Посильнее за волосы утянул, еще и локоть вдавил в изогнутую спинку.
Мелькнула мысль, что он перегибает палку. Но дальше думать было незачем. Второй рукой снова распахнутый рот зажал, почти чувствуя пальцами клокочущие мелкие звуки. И говорил ей что-то, сам не понимая смысла.
Говорил и откровенно насиловал, лишь чудом не ломая ей позвоночник и шею.
Говорил ей в затылок какой-то бред и трахал.
— Теперь можешь покричать для, меня. Кричи, кричи, любимая.
Пришло время и для его крови. В полубезумном состоянии втиснул ей в рот пальцы и в замок зажал.
Открыто предлагал испробовать своей крови.