Острые зубы сразу впились в него, прокусывая без труда. Как лезвием по фалангам полоснула и почти захлебываясь его кровью, глотала запрокинутым горлом, высасывая все до капельки. У него хватило ума выпустить ее волосы, но и сам нешуточно закусил прозрачную кожицу на плече. Таранил извивающееся под ним тело, пока не почувствовал неимоверно сладкие спазмы, что капканом стиснули его плоть, и не услышал последний крик, резанувший по нервам не хуже ножа. Он недолго еще вбивался в пульсирующее, им же нехило растянутое нутро, пока не сломался сам.
Лежал всем весом на ней, пока не стих его собственный оргазм. После сумел сползти на бок, но сразу нахально подтянул ее к себе. А ведьма, едва слышно мурлыча, вдруг его снова назвала зверем. Ненасытным зверем… и он сразу растаял, жесткий комок в груди мгновенно распустился. От ее слов вдруг так уютно стало, что он не удержал радости. Заулыбался как кретин, только морду свою под все еще вытянутыми лапками спрятал. С его неумением показывать нормально эмоции она уж точно за оскал бы приняла.
Так и лежал, лениво пробуя губами начинающую остывать кожу. Лежал огромным котом, пока ведьма слегка не зашевелила явно затекающими лапками и в душ попросилась. Что-то он тут совсем разомлел, утонул в чужом жаре, расслабился от неописуемого, почти уже родного запаха. Пролетевший стыд, что он тут развалился, а ей наверняка неудобно так лежать, заставил подскочить. Помог перевернуться, как хрупкую статуэтку перекатил. И смог нацепить маску, успев заметить буроватые потеки у нее между ног. Все-таки он был слишком груб. Хотя его ведьма не была целкой, он в горячке все-таки умудрился ее порвать.
Стылый холод потек по венам.
Ему было крайне совестно и стыдно за свою несдержанность, но надежда, что она позволит ему загладить вину, затеплилась в груди, пока он стянутые лапки выпутывал.
Потому что ведьма не орала на него, не визжала.
Только поглядывала хитрыми глазенками и утомленно улыбалась.
Пока рваные лоскутки разматывал, невольно сравнил следы ее зубов на ее и своих фалангах. Подрагивающие подушечки полупрозрачных пальчиков невольно вызывали вопрос, как она вообще умудряется что-либо удерживать. Да и не просто удерживать, еще и умело оружием пользоваться. И дрожащие лапки перед глазами так и требовали его ласки. Что он и не преминул сделать, втайне все еще надеясь, что ведьма не отпрянет, не вырвет из его рта самые вкусные пальчики. Мало ли, что там у нее в голове творится, может сейчас и млеет, а через секунду истерить начнет. Но и в этот раз ведьма молча позволяла ему снова пробовать каждую косточку на вкус. Он так-то помнил, как безропотно она ему в машине Люка свои пальчики подставляла.
— Бен… Почему… почему ты так… смотришь?
Он и не знал, как сейчас на нее смотрит.
Ему было просто приятно стоять на коленях перед ней и облизывать ей руки.
Кому скажи, что ему реально нравится стоять перед этой женщиной на коленях, не поверит никто.
И вообще-то, он все еще не закончил с ней.
— В душ, говоришь… Только вот кажется, что не нужно тебе в душ… Мне кажется, в душ тебе еще рано, слишком рано.
Очнулся, только наткнувшись языком на довольно грубый широкий шрамик на ее ключице. Как ножом в спину ему этот след старой боли аукнулся. Исследуя грудь, наткнулся еще на несколько почти незаметных полосок. И сам не понимал, чего у него сейчас больше. Нежности и открытой любви, или тихой, но начинающей бушевать ярости к тем, кто осмелился причинить ей боль. Давил злобу как мог, благо торчащие соски отвлекли его нехило. Ведьма уже неприкрыто постанывала, позволяя ему потираться пахом о поднятую поближе ножку. От странной ямки на торчащих ребрах его слегка переклинило. Он уже точно решил, что больше не будет грубым. Неправильно сросшийся перелом ребер убедил его, что сейчас уж точно его девочка заслуживает максимум нежности. Длиннющая мутно-белая полоска чуть ниже ребер тоже требовала изучения. Этот найденный шрам угрюмо уходил на бок, исчезая где-то на спине. Значит, надо и там все осмотреть и попробовать. Неожиданно для себя зачем-то перевернул ее на живот.
И не выдержав, мягко втиснулся в испачканную его следами наишикарнейшую дырочку.
Хотя женщина под ним сразу заныла, задергалась, приподнимая попку, он пересилил себя, не стал вытрахивать из нее новых стонов. Просто насадил и держал ее под своим весом.
— Тише, моя вкусная сучка, тише. Терпи. Я еще не всю тебя попробовал…
— Бен!
— Я сказал, терпи.
В этот раз она не захотела быть послушной. Требовательно извивалась, пока он тихо зверел от найденных новых пятен пулевых ран и рвано-тонких шрамов от колющих ударов.
— Бен, ну… ну пожалуйста…