Не то время, не те люди (СИ)

Он позволил себе сломаться. Потому что понял, что не сможет совладать с ней. Ничего не сможет сделать. Его вторая ведьма оказалась упорнее и сильнее духом. Позволив ей кончить, сам почти сразу последовал за ней.

И со страшно-тягучим комком в горле влил в последний свой поцелуй всю горечь и тоску.

Хотел напоследок как можно больше отхватить счастья. Потому что он всего-то хотел помнить до конца своей жизни каждый миг, проведенный с ней. Он все еще помнил, что грохнут его, как только он выйдет из этого подвала.

Но его ведьма решила, что не нужно ему ничего этого. За него и решила.

— Почему сверкает молния, Бен?

Голосок у нее совсем был осипший, все-таки передавил ей гортань.

Впрочем, уже плевать.

Ему вдруг стало все равно.

Похрену было, что он чуть не задушил ее собственноручно. Пофигу, что упал на нее всем весом. Пофигу, что он живет буквально последние часы и его скоро закопают на пустыре. Стало абсолютно все равно.

На все.

Проглотившая апатия было настолько огромной, что даже было все равно, дышать ему дальше или нет. И больше не обращал внимания на новые звуки от манекена под ним. Висел в своем безразличии еще тысячу лет, пока какое-то колючее загудевшее нечто не начало сверлить его, насильно выпихивая из плавающего подвешенного состояния. Что-то новое в бескрайней пустоте равнодушия пинало и пихало его, неимоверно раздражая. Вдруг невероятно разозлившись на помеху, посмевшее его побеспокоить, мрачно вцепился в это, нехотя анализируя.

Апатия слетела вмиг, едва он понял, что ему мешало.

Это Слова мешали, что огромными ярчайшими пятнами перед глазами пропечатывались, как на принтере. Как понял, что эти слова значат, чуть не рассмеялся от радости.

Слова эти поднимали все воспоминания.

Он был готов прыгать и сучить ногами, как ребенок от радости.

Он бы и подскочил и начал носиться по комнате, если бы тело его слушалось. Несмотря на усилия, его организм словно крепко спал и не позволял двигаться вообще. Но обездвиженность не помешала ему снова и снова крутить в голове слова. Особенно за одну крайне, невероятно важную фразу, ходившую по кругу заевшей пластинкой. Слова обещали ему забвение. Слова обязывали его забыть ее. Чернильно-нежные слова говорили ему, что он должен забыть, сравняв память о ней, как он обычно затаптывал в пыль воспоминания о других своих женщинах. Слова, что навязывали ему понимание о ней, как об очередной ничего не значащей мимолетной забаве, бесполезном приключении, вместо нужного действия, наоборот, дали сильнейший пинок его сознанию. Фразы пытались заставить его думать о ней безразлично, ставя на одну линию с другими женщинам.

Но именно этим его ведьма облажалась.

Он вспомнил все.

Он помнил все до единой секунды. Каждый миг всплыл, каждое мгновение вернулось на свое место.

Потому что он еще помнил, что вообще-то других баб он имел как бездушное мясо. Трахал только в рот, не обнимал, не ласкал. Других, тех — остальных, он не считал божественными. Других он не видел так хорошо и ярко, не слышал, как ее.

Не ловил у других он вздохи и не впитывал губкой каждый крик. Не пробовал каждый кусочек божественного тела. С другими он не стыдился своей несдержанности.

И он помнил, что это с другими он был безразличен.

Но не с ней.

И было пофиг на все эти ее шаманские штучки-дрючки. Пофиг, что она же ему и впихнула все это в голову. Пофиг, что она хотела выдрать из него память, как прошлый раз. Зато это было только его владения. Эти воспоминания было только его. Все, чем он мог владеть по настоящему, это память о ней. Ведьма облажалась конкретно, и это прямо дергало разум во все стороны, бросая из одной крайности в другую.

Он все помнил. Ведьма облажалась.

И видит бог, он был неимоверно рад этому.

Проснулся уже один. Прохладные потоки воздуха прилично охладили температуру. Он почти замерз, зато подскочил с такой легкостью в теле, будто всю ночь безмятежно спал. Только слегка саднили укусы и недвусмысленно болела кожа на перетруждённом члене. Один брошенный взгляд на мониторы его почти расстроил.

Почти.

Народ уже вернулся и сновал по коридорам.

Мелькнула мысль, что ему может быть удастся проскользнуть в свою комнату незамеченным. Но, увы, Тайлер явно нарочно отирался около двери в подвал. Но было как-то наплевать.

Он был готов.

Прекрасно понимал, что в доме его не убьют. Незачем пачкать стены, убирать еще потом. Машину тоже пачкать не будут, его просто отвезут куда подальше и до встречи в следующей жизни. Еще один внимательный взгляд на людей через камеры и он убедился, что ведьмы там нет. Значит либо вообще в доме нет, либо она еще с ним. Внизу, в подвале, где-то прячется. Хотя тут и прятаться то по сути негде, если только не в туалете засесть. Наспех натянутые штаны и он пополз, как вор, заглядывая за каждую перегородку.

Он был прав, ведьма сидела в туалете.

И горько завывала.